Знание-сила, 2004 № 03 (921)

Альтернатива — частичность в общении или одиночество. То и другое не люблю. Отчасти отсюда этот текст. Не посягая на самостоятельность моих персонажей, он, может, в чем-то упростит мое с ними общение. Пока ведь я их прототип, не наоборот. Пусть, уж если носят мое имя, по возможности знают и ценят тех, кого знаю и ценю я. Вот некоторые из них: Александр Галич, Новелла Матвеева, Светлана Богатырь, Михаил Шварцман, Лев Рубинштейн, Дмитрий Пригов, Отар Иоселиани, Дмитрий Лион, Эрик Булатов, Юрий Любимов, Булат Окуджава.

Все состоявшиеся артисты. У каждого прочное имя, многочисленное племя разбросанных по свету одноименных персонажей. Собрать вместе, получится огромная разноликая толпа. В ней затеряны те, кто обязан своим рождением также и мне.

После выступления. Фота В. Российского

Факт существования соавторов в их создании для меня жизненно важен. Галич, Шварцман, Лион, Окуджава ушли. Богатырь, Булатов во Франции. С Иоселиани лично не знаком, он тоже во Франции. Это не меняет сути. Каждый помог мне оформить часть меня, не думая о том, ничего не требуя взамен, делая свое дело. Ничего удивительного в моей благодарности им нет.

Слова о них — тоже маски. Надеюсь, не обременительные. На лидерство среди себе подобных они не претендуют. Сказанное остается сказанным мной, не более. О Галиче, Окуджаве было в "Знание — сила", 2003, №8. Здесь о Новелле Матвеевой. В следующих номерах, если получится, о Пригове, Рубинштейне, Иоселиани.

Остров бабочек.

Новелла Матвеева

Набегают волны сите

Зеленые, нет синие...

Как хамелеонов миллионы

Цвет меняя на ветру:

Я видел эти волны, как они набегали, меняли свой цвет. Я слышат их удивительные мелодии. Вместе со мной слышали их миллионы людей, слышали и слушали с огромным вниманием. У них было имя: песни Новеллы Матвеевой. Было и есть. Ее тоненький голосок на серебряных подковках, вправленных в звуки гитары, пролетел, прошелестел легким и теплым ветром над затурканной, зачумленной эпохой.

Убежден, самый верный ключ к пониманию той эпохи — состояние языка. Не экономика, не политика — язык. Согласен с Приговым: "Нет, Сталин тоже ведь не случай/ Не сам себе придумал жить/ Не сам себе народ придумал/ Не сам придумал эту смерть/ Но сам себе придумал сметь/ Там, где другой бы просто умер/ чем жить".

Утренний рис

Когда "оттепель" конца 50-х прекратилась, для меня, как и многих, тексты окружавшей культуры были непригодны для личного употребления. Собрания сочинений Шекспира, Лескова, Чехова, Достоевского не могли заменить прямую речь. Она зазвучала голосом Новеллы Николаевны. Он поразил параллельностью бытия, я доверял ему. В этом была всем известная вечная магия. Артистическое поле действия во все времена безгранично, в нем всем есть место. Суть в первичности, но попробуй ее достичь. Матвеева с детства от нее не уходила, никогда не изменяла ей. В ее душе торговец чучелами птиц был навсегда отослан за горизонт. Вот почему я реагировал на звуки ее голоса, как кобра на дудку факира. А так все просто: "Не играй с носорогом в домино/ И не кушай толченое стекло/ Ты втолкуй нам, что черное черно/, Растолкуй нам, что белое бело".

Оформляя себя, она всем дарила свои слова. Принимая их за свои, я мог дальше сам, с гитарой в руках, общаться с людьми, создавать вокруг жилое пространство, дом, которого не было. "Нас ласточка петь научила/ И полно о том толковать", отвечала она тем, кто поднимался на цыпочки, выставляя иконой заданные нормы культуры, прикрывая ими свое бессилие и анемичность, или утверждал замкнутую изысканность, сакральную отрешенность. Так в конце XVII века японский поэт Мацуо Басё ученику, написавшему: "Я — светлячок полуночный/ Мне слаще всего полынь/ У хижины одинокой", ответил: "А я — человек простой/ Только вьюнок расцветает/ Ем свой утренний рис" (перевод Веры Марковой).

В пределах избранного амплуа Новелла Николаевна непререкаемо, неуклонно, всегда, сколько помню (с тех пор, как услышал ее песни, а потом, году в шестьдесят пятом, и познакомился с ней), делала и делает то, благодаря чему жизнь становится жизнью, а не просто вязкой цепью извне навязанных событий. Я свидетель: она умеет быть жесткой, сильной, даже беспощадной, защищая то, в общем, хрупкое, очень скромное, очень немногое, что нужно ей, чтобы работать, строить свое невидимое гнездо в Логосе, свой остров, который надолго останется во второй ее жизни в окружении бабочек и перелетных птиц.

Пропасть и мастерская