Знание-сила, 2004 № 06 924)

Их квартира оказалась на первом этаже — в три комнаты, с большой прихожей и кухней-столовой (это что-то новое в архитектуре). Хозяйка, фрау Миллер, в первый раз вошла в нее вместе со мною, но остановилась у порога. Взгляд у нее был ошеломленный. Она спросила Хюнлейна, внесшего ее мальчика, не ошибка ли это, ведь их всего пятеро в семье, а тут целый дворец? Адольф весело ответил, что это может быть ошибкой только в другую сторону. Прибежал хозяин, стал извиняться, видимо, за то, что без него все перетаскали, пока он "дискутировал". Мужчины что-то двигали, а фрау Миллер все ходила по квартире, вытирая слезы; ее сын Макс ездил на своей тележке и смеялся. Он сказал, что у него есть еще две сестры — отличные девчонки, обе сейчас в спортивном лагере Гитлерюгенда. Для них самая подходящая комната — та, что с балконом: на нем они разведут цветы. Мать, услышав наш разговор, похвасталась сыном: мальчик хорошо учится, его приняли в Национал-социалистический шахматный союз. Девочки тоже активные: младшая состоит в Союзе девочек, старшей — скоро восемнадцать, и она уже работает в отделе SP Гитлерюгенда, занимается связями с издательствами и архивами. "Такие умные дети, — говорила она, опять вытирая слезы, — сама-то я мало училась, и муж — тоже. Мы никогда так не жили, спасибо нашему фюреру, да продлит господь его годы. Он заботится обо всех немцах. А уж о нас, рабочих, никто не позаботится лучше нашего дорогого вождя, да усыпят ангелы путь его розами и лилиями. Он сам из бедных крестьян.., он наш, и мы его так любим! А то ведь эти подлецы из муниципалитета уж конечно такой хороший дом хотели к рукам прибрать и прибрали бы, хоть и наврали с три короба, а он приехал и все сразу забегали". Она засмеялась, но вдруг смолкла и посмотрела на меня с опаской. Пока я соображала, как мне назваться, чтобы ее успокоить, она опять заулыбалась и предложила выпить чаю. Через полчаса мы сидели за столом: хозяин с хозяйкой, их сын Макс, мой телохранитель, Фридрих Рейнгардт и Адольф Хюнлейн со своими секретарями. Позже я узнала, что вслед за нашим такие же "чаепития" начались почти во всех квартирах, но наше оказалось самым представительным — рейхсляйтер, обергруппенфюрер, да еще заглянул доктор Рентельн, но посмотрел на меня (удостоверился) и, поздоровавшись с хозяевами, удалился. Я поставила слово "чаепитие" в кавычки, хотя мы-то как раз пили именно чай. Я спросила Адольфа, нельзя ли сделать для мальчика удобную коляску, современную, легкую, и он обещал. Хозяин все время порывался выставить на стол бутылку и, по-моему, вскоре начал догадываться, что его гости не выражают готовности из-за присутствия здесь моей персоны. Это обстоятельство сильно его смущало, и он стал посматривать на меня с опаской, как недавно его жена.

Время промелькнуло неуловимо быстро; было уже далеко за полночь, когда все спустились к машинам. Опять было очень шумно: споры, смех, едва ли не дружеские объятья, как будто все со всеми выпили на брудершафт. Не знаю, так это или нет, но выпили крепко. Ты не поверишь, Руди, но из всей свиты трезвыми вышли только семья Миллер, ее гости и Роберт.

В машине он сказал мне, что его визит сюда должен был занять не более часа, а благодаря мне отнял четыре с половиной. Я попробовала шутливо посочувствовать ему, сказав, что понимаю, как грустно одному умному среди сильно поглупевших, но моя шутка неожиданно вызвала у него приступ такого нешуточного тяжелого раздражения, что мне сделаюсь не по себе. Я сама чувствовала себя спокойно и легко. Мне понравились эти люди; было понятно и приятно все, что произошло. Я была рада за них и не понимала, что с Робертом.., не понимала настолько, что прямо спросила — что не понравилось ему. Он ответил, что страшно устал, что целый день не мог переменить рубашку, что ему в спину точно забили осиновый кол... Я сказала, что впервые так близко увидела — ради чего все это. Полторы тысячи человек уснут сегодня счастливыми... Говоря это, я посмотрела на него. Руди! Я еще никогда не видела на его лице столько брезгливого отвращенья. Он и в Университет не хотел ехать, жаловался, что его там станут "анатомировать", но сейчас было что-то другое. Я не поняла. Я не поняла его до такой степени, что не могу с этим справиться сама. Прости.

Завтра мы едем в Йену. Роберт там учился. Надеюсь, настроение у него переменится.

Заседание руководства НСДАП (национал- социалистической германской рабочей партии) в Мюнхене в 1938 году

5 мая 1938 года