Знание-сила, 2005 № 05 (935)

Мутацией и была наша послевоенная история. Та война искалечила нас и продолжает калечить. Судьбы целых народов надолго надломились (крымские татары, чеченцы, русские немцы). Мутация строя и сознания — невидимый процесс, не знающий остановки и временных договоренностей. Победитель обязан быть на высоте победы, иначе он не удержится на скользком склоне. Противостояние в духовной сфере — тихое, но безжалостное столкновение моделей миропонимания, которыми неизбежно обмениваются конфликтующие стороны. И в стране, где государственный гуманизм по-хорошему не начинался, "дружба народов" год от года делалась все более пустым бюрократическим лозунгом, а термин "интернационализм" вывернулся наизнанку, став названием нового экспансионизма. Бездуховное исполнение "дружбы" и "равенства" по разнарядке внутри страны разбудило пещерный национализм на всем бескрайнем пространстве республик и автономий. Ответом могло быть только одно.

Скоро мы привыкнем жить в обществе расовой и национальной нетерпимости с безнаказанной продажей "Майн кампф" с лотков напротив Кремля, с регулярными убийствами инородцев, с осквернением кладбищ и погромами на рынках. Трудно оценить соотношение факторов: кавказской войны, терроризма, собственного низового радикализма и национальной политики, если она имеется. Действует все.

Дилемма свинцовой тяжести: забыть или продолжать помнить? И что именно помнить? Милитаризация сознания может парадоксально помочь потере памяти. Заговорим всерьез об опасности нового варварства — одно дело, выдвинем тезис об исключительности жертв или подвига какого- то одного народа — другое.

Старея, победитель перестает верить в победу и хочет ее воспроизвести, но победить свою мнительность он уже не в состоянии. Напомним: "Победу в Великой Отечественной празднуем мы во имя того, чтобы больше не было войн на планете!" — говорил диктор. Оказалось иначе. Хотят ли русские войны? — спрашивала песня, и ответ казался очевидным: повторения ужаса не хочет никто. С тех пор много воды утекло, ныне многие склонны верить в тезис "Хочешь мира — готовься к войне". Но пока не будет сказано все, пока не упокоится прах последнего солдата, вопрос, кто мы такие, откуда взялись и куда идем, останется без правильного ответа. Лично мне как человеку, чья родня и воевала, и пострадала на той войне, тяжело дались эти строки. Я хочу посвятить их памяти погибших, терпению обыкновенных людей и праху безымянных могил. Ни маленькая победоносная, ни большая давняя не решат наших проблем мирного времени. Печально: чем тяжелее у страны история, тем в большей степени некому учиться на своих ошибках. Давайте научимся на чужих.

В "Хуайнань-цзы" говорится: "У Ди Кэ спросили: — Отчего погибло царство У? — Оттого, что много воевало и много побеждало. — Но разве много воевать и много побеждать не благо для государства? — Когда много воюют, — отвечал Ди Кэ, — народ распускается. Когда много побеждают, власти становятся высокомерны. А при распущенном народе и высокомерных властях редко бывает, что царство не погибнет".

Со страниц школьных учебников, из выступлений политиков и публицистов встает образ Большой Войны. Каков он? Как складывался? Какие проблемы решает и создает современный миф о войне?

Никита Охотин

"Братья и сестры!"

— так обратился к советским людям Сталин, когда наконец собрался поговорить со своим народом после того, как фашисты вторглись в страну. Принято считать, что это — от растерянности и испуга: он обращался за помощью и просил о терпении. Но такое обращение было вполне в стилистике развернувшегося национального строительства. В любом случае, интонация была выбрана безошибочно, и слова услышаны...

I

Праздничным днем День Победы стад, как известно, только в 1965 году. До того 9 мая было обычным рабочим днем. Конечно, годовщину победы отмечала пресса, были передачи по радио, фильмы, концерты военных песен и так далее, но все-таки до статуса "всенародности" эта дата не дотягивала (значимее в народной памяти был, пожалуй, другой день — 22 июня). По-настоящему победная память о войне оказалась востребованной официальной идеологией и массовым сознанием лишь в брежневскую эпоху.