Знание-сила, 2005 № 09 (939)

Но сокращение населения — это отлично, если говорить о выживании на планете человека как биологического вида, и очень жаль, что прочие народы, вне «золотого миллиарда», живут в своем традиционном патриархальном мире бедно, скученно и тем не менее продолжают «плодиться и размножаться». Бороться со смертностью они у европейцев быстро научились, поскольку тот, кто позже начинает, имеет большие преимущества — он все получает готовым. А при нынешних коммуникациях распространение самых последних лекарств, методов санитарии и гигиены по всей Земле не представляет никаких трудностей.

В свое время Европа и США, всякие международные организации, напуганные демографическим взрывом, развернули кампанию за снижение рождаемости в развивающихся странах. Кампания эта с треском провалилась. Анатолий Вишневский объясняет, почему:«Высокая рождаемость — элемент традиционной культуры. Нельзя сохранить традиционную культуру, если из нее изъят этот элемент. В ней все системно связано. А снижение смертности делает бесценную в прошлом норму бессмысленной. Традиционная культура защищает себя, и это совершенно нормально, хотя никакой перспективы у традиционной системы ценностей нет. Но пока она не может смириться с новыми принципами демографического поведения, со свободой индивидуального выбора — и вообще, и в демографической сфере в частности, с новыми семейными порядками, с новым положением женщины и т.п. Поэтому все традиционалистские элементы латиноамериканских, азиатских, африканских обществ, а там они еще очень сильны, выступают против ограничения деторождения и всего, что с этим связано».

Взрыв Торгового центра в Нью-Йорке, устроенный арабскими террористами, Вишневский склонен рассматривать как один из эпизодов войны бедного Юга с его растущим населением против богатого Севера. Он опасается, что подобные — и более страшные — эпизоды у нас еще впереди.

Однако заселение богатого Севера выходцами с Юга идет постоянно, неуклонно, и это мирное его завоевание пока куда более эффективно. На «замещающую миграцию» многие специалисты возлагают огромные надежды как на единственно возможное мирное решение проблем и Севера, и Юга. Север обретает рабочие руки — от высококлассных специалистов, спрос на которых у них на родине невелик, до низкоквалифицированных работников на места, которые не торопятся занимать местные жители. Южане вместе с доходами, на которые они не могли рассчитывать дома, получают естественную прививку европейских ценностей и европейского образа жизни, что в конце концов неизбежно приведет к падению рождаемости в их среде.

Вдобавок все участники такой новой совместной жизни влияют друг на друга, проникаются взаимным уважением и терпимостью, взаимно обогащаются. Хотя, конечно, при всех традициях европейской демократии одни в этом общежитии оказываются все же чуть более равными, чем другие, хотя бы потому, что они — дома, они этот дом создавали, как и правила жизни в нем.

Но рождественская история с сироткой у дверей богатого дома не получается вовсе уж безоблачной. Некоторое недовольство накапливается и с той, и с другой стороны. Местные боятся за свои рабочие места и еще больше боятся потерять самих себя — в последнем был несомненный резон, потому что страна, в которой сначала каждый пятый, потом каждый третий — иммигрант второго или третьего поколения, уже не та страна, в которой они родились и жили когда-то. Их поймет любой москвич в п-ом поколении, поскольку сам пережил или от родителей слышал о нашествии на мегаполис сельских жителей, которые сюда рвались к лучшей жизни и которых сами местные власти зазывали, чтобы было кому работать на тяжелых и непрестижных рабочих местах. «Москва стала не та» — звучит высокомерно, но в этом вздохе старожилов есть своя правда: действительно, ведь не та, что была полвека назад.

Приезжие опасаются ксенофобии тоже вполне обоснованно и жалуются на относительность хваленой западной демократии, которая совсем не всегда и не в полном объеме распространяется на них.

Легче всех других прививку пришлыми перенесли страны классической иммиграции, которые были иммигрантскими с самого начала, — прежде всего Соединенные Штаты (плюс Австралия, плюс Новая Зеландия). Они отнеслись к делу без ненужных сантиментов, практически и прагматически, отбирая из потенциальных сограждан тех, кто им нужен, — по возрасту, по профессиям и так далее. Но в сугубо либеральном laisse feire Соединенных Штатов обнаружился свой недостаток: предоставленные самим себе, иммигранты жались друг к другу в тесных землячествах, сохраняя обычаи и представления былой родины долго, порой всю жизнь, и воспитывая в них следующие поколения. Плавильного котла, в котором все они должны были слиться в один народ, все не получалось, выходил какой-то винирет из совершенно разных культур, выбираться из которого предстоит следующим и последующим поколениям.