Знание-сила, 2005 № 05 (935)

Так же двойственно подбивание итогов. За что вели войну Британия и США? Партийной идеологии СССР это было не совсем ясно: за "интересы", наверное. А идеологи свободного мира недоуменно пожимали плечами: два близнеца, фашизм и сталинизм, прервали намечавшийся было роман и рвут друг другу глотку. О сотрудничестве со Сталиным, о некрасивых предательствах Запад понуждала забыть новая логика ядерного противостояния. В суть проблем смотреть боялись все, хотя имели уникальный шанс в Нюрнберге. Однако у инициаторов процесса у самих рыльце было в пушку.

Западные державы войну закончили. Зарыли топор войны американцы и японцы, британцы и немцы. А мы? Примирением от нашего понимания войны что-то не пахнет. Причины лежат гораздо глубже различия политических систем: коммунизм внешне пал, а в России все осталось по-старому. Ветеранам до сих пор непонятна и неприятна мысль о немецких кладбищах на нашей земле. Ненависть тут или что-то другое — например, обида? Безымянные могилы своих государство забыло: розыском занимаются (и только с недавнего времени) малочисленные энтузиасты, которым не выделяют средств. В то время как на маневры, якобы воспроизводящие исторические битвы, а также парады, фейерверки и поддержание статуса Победы тратятся несуразно большие средства. А тем временем циничные потомки победителей растаскивают на цветмет свои монументы. Впору вспомнить философическое письмо Чаадаева, описывающее русское общество как отделенное от остального мира невидимой стеной инаковости.

Две в одной

До сих пор никто не принял обобщения, согласно которому та война была сочетанием сразу двух: освободительной войны (которая велась как государством, так и населением) и тайной гражданской. Вот где корень нашего особого подхода к войне и ее итогам. Не случайно же декларировалось: "В Великой Отечественной мы защитили социализм". Правильно. Читай: и отчизну, и строй.

Относительно ее хода массы в СССР питали кашицей, процеженной через сито лжи и героики. Каким плотным было сито, можно судить по тому, что обтекаемый роман Некрасова "В окопах Сталинграда" поколение моих родителей, за неимением лучшего, считало отдушиной. Отечественные книги о войне уж никак не превосходили по философской глубине, правдивости и гуманизму работы западных коллег: достаточно открыть Джонса, Мэйлера, Сарояна, позднего Экзюпери, Казака (литературы Германии и Италии — отдельный разговор). Около 20 лет в наших кинолентах немцы оставались "фрицами", лишенными человеческих черт, а из союзников нарисовались лишь французы из эскадрильи "Нормандия".

Получился, как и следовало ожидать, железобетонный миф. Интересно, что фронтовики были еще самым невосприимчивым к нему слоем населения. Они-то знали, что почем. И — носители определенного комплекса превосходства — помалкивали. Надежды на потепление внутренней политики, оживающие в России после катастроф, в ходе которых народ спасал государство, не оправдались. Холодная война давила воспоминания о союзниках: тех, на чьих "спитфайрах" и "аэрокобрах" летали, чью тушенку и сгущенку ели, с кем обменялись (разок встретившись и расставшись навсегда) часами или биноклем. Правда о войне оживала малыми порциями и выборочно, в разговорах за бутылкой. С войны, кстати, водка прочно вписалась в повседневность.

Сначала 9 мая было святыней частного порядка. Когда начались военные парады на Красной площади отдельно от Первомая, и День Победы стал нерабочим, огосударствление памяти стало тотальным. К тому времени фронтовики в целом приняли глянцевую историю войны. Для народа она была черным ужасом, страшной бедой. А стала вроде как триумфом русского оружия: цепочка военных операций на страницах мемуаров логично приводила в Берлин, рассказ о распятии мутировал в подвиги Геркулеса.

Позже в творчестве выдающихся художников появилась если не вся, то какая-то правда о войне — ее продолжали секретить. А главное, изменилась оптика: "Иваново детство", "Белорусский вокзал" и "Ливень" — не "Встреча на Эльбе", а "Бабий яр" и "Чонкин" — не "Живые и мертвые" (нарочно беру лучших).

Тогда же происходит пересмотр военной истории наиболее ответственными ее представителями. И все же военные мемуары отставали от романов и рассказов; государство жестко пыталось управлять исторической памятью. А литературой брались новые и очень разные ноты: Гроссман, Копелев, Солженицын, Воробьев, Проскурин, Быков, Бакланов, Васильев... Скольких не назвал. Последняя попытка — "Генерал и его армия" (роман Владимова о Власове). Обидно: лучшая книга о войне не написана и не будет написана, лучший фильм — не снят. "Обыкновенный фашизм" Ромма — кинодокумент, да и тот нуждается в поправках на ГУЛАГ. Все романы, вместе взятые, уступят одной скульптуре Сидура.

Мы проиграли войну