Знание-сила, 2005 № 05 (935)

Присмотримся к нашей Нике поближе. Сперва об имени. Фрейд уверяет, что двойственность ("+" или "-") значений термина обычна для языка: латинское albus означало некогда и белый, и черный. Сакральный до сих пор значит и священный, и ужасный. Славянское "победа" сохранило в древнем значении следы двойственности. "Победный" значило и относящийся к победе, и несчастный (Срезневский И. Словарь древнерусского языка, М., 1989. Т.Н, С.991). Вспомним народное выражение, подчеркивающее жалость и горе: ах ты, головушка победная!

У истории нет сослагательного наклонения: не нам рассуждать, что было б, если бы германский рейх сломил сталинизм. Этого не было. Важнее понять, чем стали победа для одних и поражение для других.

Германия, Япония и (в меньшей степени) Италия извлекли из своего поражения максимум. Пройдя через очищение и быстро восстановив с помощью победителей экономику, они превратились в передовые страны с высоким уровнем жизни. Новые демократии были построены и сверху (оккупационным режимом), и снизу (прогрессивной частью общества, осознавшей, к какой пропасти подвел страну тоталитарный миф величия и национальной исключительности). Победители — особенно США — извлекли многообразную пользу из победы, причем и косвенную: именно Америке удалось омолодить европейскую культуру и американизировать японскую. Нам же, если посмотреть в широкой исторической перспективе, не удалось ничего.

Военные и сопутствующие потери были чудовищны, особенно в сравнении с бережной манерой воевать западных демократий. Тоталитарные режимы не ценят жизнь, воевали не столько умением, сколько числом. Вторую половину проблемы потерь составляет парадокс, по которому мы к 43 году имели "самую передовую" технику, но на передовой ее не хватало. А волны внутренних репрессий! Они не утихали ни во время войны, ни после. Сокращение населения, особенно мужского, привело к необратимым, ощущаемым по сей день последствиям. Разрушение семьи, всплеск преступности, деградация трудовой морали, окончательная гибель фольклора. Трудиться на земле стало некому. Цена победы на фоне последовавшей гонки вооружений оказалась столь высокой, что страна долго не могла опомниться от послевоенной разрухи. Не сильно улучшил положение в военно-промышленном секторе вывоз из Германии целых заводов. Население — кроме высшего офицерского состава, тащившего люстры, сервизы и даже рояли, — от оккупации Германии не обогатилось.

Сказанное касается материального плана. Перенесемся на духовный, в область культурной антропологии. Там тезис о нашем поражении обретает страшную рельефность.

Когда древний воин побеждал другого, он присваивал оружие убитого, а часто его жену, одежду и имя. Цивилизации ведут себя так же. Захват новых территорий всегда порождал у победителей жгучий интерес к культуре побежденных. Всем известен феномен имперской моды на экзотику. Мода на буддизм и Восток пошла в США после войн в Японии, Корее, Вьетнаме, а на ислам во Франции — с Алжира... Дело туг не в чувстве вины, а в любопытстве, жажде присвоения и использования. Побежденные, конечно, начинают жить по законам победителей, но и победители — особенно если уступают в цивилизованности, что бывает нередко, — начинают дышать другим идейным воздухом.

Победа бывает временной, духовное поражение бывает долгосрочным. С фашизмом как видом культуры в СССР не боролись: считалось, его победили вчистую, стерли в порошок. Всякий, кто вел настоящую полемику, поневоле дорастал до диссидентства: Домбровский, Эренбург, Д. Андреев, тот же Ромм. Боролись скорей с масскультурой союзников. Кажется, хотим бороться и сегодня. Выигрывая в материи, проигрываешь в духе, это как закон. Немецкую трофейную технику — часы, фотоаппараты, бинокли — ценили в послевоенные годы чрезвычайно. Сервизы с двумя скрещенными мечами, пастушки из порцелана, хрусталь... Вместе с чашками в душу мещанства входило восхищение. И единственное, что не удавалось культурно "переварить", — жесточайше табуированный нацизм: мундиры, факельные шествия, свастику. Запрет обычно порождает нездоровый интерес, но сейчас речь о другом. Вместе с множеством пленных, работавших в шарашках и КБ, закладывавших добротные сталинские дома, мосты и секретные лаборатории, левиафан СССР втянул в себя и секретные архивы, и останки Гитлера. Факт присвоения и пассивного усвоения налицо.

С начала 50-х оттаял и пошел набирать силу антисемитизм. Следует учесть: после войны подобные "новации" могли распространяться только сверху. Оттаивание "мифа XX века" — расовой теории — началось в совершенно специфической среде: особые отделы, закрытые архивы, спецслужбы. Официально предав анафеме фашизм и нацизм (NB: но без обсуждения — многих до сих пор вводит в шок просьба описать разницу между ними), вели тайную работу по изучению. Для масс же до 70-х мистика расизма оставалась без преувеличения вещью из иной реальности. Никто не ломал себе голову — кто такие были эти Гитлер, Геббельс, Борман и остальные: недочеловеки, и все.