Знание-сила, 2007 № 01 (955)

Леворадикальная литература сейчас из самых читаемых и, похоже, входит в обязательный набор чтения продвинутого молодого человека (одной из его разновидностей, но тем не менее). Кого читают и почитают? Махно и Бакунина, Кропоткина и Грамши, «Франкфуртскую школу» и сюрреалистов, Дебора, Негри, Сартра, Троцкого, Кастро, Альенде... Тонкий интеллектуал Эрих Фромм в этом ряду соседствует с известно как любившим интеллектуалов Мао Цзе-дуном, Маркс с Энгельсом мирно уживаются, с одной стороны, с националистом и «консервативным революционером» Эрнстом Юнгером, с другой — с Уильямом Берроузом и Ирвином Уэлшем[⁶ Это все — из списка авторов, авторитетных для молодого и популярного леворадикального писателя Алексея Цветкова. (А. Тарасов. Творчество и революция — строго по Камю: Постсоветская левая молодежь в поисках новой культуры и новой идеологии//http://www.scepsis.ru/libra.ry/id_166.html).]. То-то изумило бы их такое соседство. «Партизанскую войну» Че Гевары, переизданную у нас четырежды за три года, расхватали стремительно — в основном молодые. Труды Маркузе, теоретика «студенческих революций» 1960-х, выйдя несколько лет назад, разошлись тут же, пришлось переиздавать. Ноама Хомского раскупают на ура — и не за то, что лингвист, а за то, что анархистский теоретик. Его коллеги Хаким-Бей («черная звезда американской контркультуры 90-х, теоретик и экстремист ... с прочным имиджем исламиста, анархиста и педофила»[⁷ Из аннотации к книге «Хаос и анархия».]) и субкоманданте Маркос — лидер мексиканских партизан-сапатистов и один из основателей «антиглобализма», изданные «Ультра.Культурой», тоже очень хорошо читаются. И не за красоты стиля, как легко догадаться.

С продолжением традиции «музыки бунта» тоже все в порядке. На этой ниве трудятся и имеют множество поклонников разные рок- и рэп-группы: «Запрещенные барабанщики», «Зимовье зверей», «Навь», «Зона сумерек», «Sixtynine», «Теплая трасса», «Красные пантеры», «Mental Depression», «Черный Лукич», «Адаптация», «28 панфиловцев». Ценят их, прежде всего, за социальный заряд, за протестные интонации (в отличие от опопсевшего и конформистского «официального» рока).

Знающие предмет люди находят даже основания говорить[⁸ А. Тарасов.], будто среди молодых в России сегодня складывается новая «революционная» субкультура, скорее даже контркультура, сопоставимая с «революционной контркультурой 60-70-х годов XIX века».

Что-то, правда, заставляет подозревать: с увлечением леворадикальной тематикой все не так просто и с чем она точно, при всех сходствах, не в родстве, так это с революционным движением второй половины позапрошлого века. Тогда все было куда серьезнее и катастрофичнее.

То, чем увлечены молодые радикалы сегодня — вещи в основном глубоко традиционные, если не сказать архаичные (их ровесники в царской России ее последних десятилетий жили современными себе идеями и платили за это в буквальном смысле слова жизнью). Протест этого рода занял свою, вполне четко очерченную нишу — в ряду прочих ниш. Он нынче, при всей как бы скандальности, нормализован (та же «Ультра.Культура», которая так и норовит издать что-нибудь подрывное и не устает напоминать своему читателю, что все, что он знает — ложь, — вполне респектабельное издательство, не производящее впечатление ни подпольного, ни бедствующего. Хорошего качества книжки издают. И «Фаланстер» — один из самых престижных книжных магазинов.)

Явно не составляя мэйнстрима, «классический» протест не представляет собой, однако, ничего ни исключительного, ни катастрофического. Хотя бы потому, что не слишком преследуется. Можно принадлежать к «новым левым», а можно и к «новым правым». Хотите в троцкисты, анархисты или экологисты? Пожалуйте. Стремитесь в русские националисты? Ради Бога. Я уж не говорю о «комсомолах» при разных партиях. Выбор превеликий. 

Это не отменяет того, что есть совершенно искренне протестующие ребята, ради того только и живущие, чтобы совершилась Революция, возвращающая общество к подлинности, справедливости и чистоте. Не хочется, чтобы это звучало цинично, но — и у них есть своя ниша.

Преодоление протеста?

Возраст, как историческая категория, создается культурными сценариями — а те не только помогают людям построить свою жизнь, но и давят на них, живых, не вписывающихся в схемы.

Может быть, сейчас — с нынешней множественностью, «текучестью» субкультур — происходит процесс высвобождения из-под гнета накопленных сценариев. Они уже хотя бы потому неустойчивы и многообразны, что входящие в них ребята так пытаются ускользнуть от того, что на предыдущем историческом этапе успело себя дискредитировать.