Знание-сила, 2007 № 02 (956)

Другое дело, что в масштабах Вселенной разыгрываются сценарии и возникают условия, которых не создать в лабораторной физике. Например, возникают столь большие поля, что для рассмотрения событий в них может в принципе понадобиться ревизия основ. Поэтому говорят, что космос предоставляет нам уникальный полигон для проверки земной физики. Вспомним, что Ньютон открыл закон всемирного тяготения, установив, что гравитационное поле, убывая с расстоянием от источника, прямо пропорционально его квадрату. Как? Просто это единственный вариант, позволяющий вывести закон Кеплера, — замкнутость орбит планет, движущихся вокруг Солнца. А что он мог бы узнать в земной лаборатории? Яблоко, падающее на голову, об этом ничего не скажет.

Что касается «масштаба эсминца» — это самый обычный земной, так называемый лабораторный масштаб. Все, что может происходить в таких масштабах, подчиняется надежно установленным законам, и попытки их ниспровергать — весьма малопочтенное занятие. Дело вовсе не в консерватизме, в котором наблюдатели с улицы обвиняют представителей официальной науки: хотите великих чудес — ступайте в terra incognita, а здесь у себя мы уже все хорошо знаем.

— А можно ли в принципе СОЗДАТЬ (сгенерировать?) в больших объемах электромагнитное поле столь высокой напряженности, что это вызовет огибание световых и радиоволн вокруг весьма крупного объекта, каким является эсминец, и сделает его невидимым?

— В среде, каковой является воздух, электромагнитное поле — в первую очередь электрическое, которое могло бы дать возможность существенно изменить ее оптические свойства, и тогда уже думать о конструировании линз, призм, зеркал, быть может, и не столь уж велико и находится в пределах доступного, если и не сейчас, то в обозримом будущем. Но в вакууме?! Чтобы коэффициент его преломления стал — в оптическом диапазоне — таким, как у воды или стекла, необходимо иметь магнитное поле порядка 10¹⁵ гаусс. А чтобы вакуум оптически сравнялся с алмазом, потребовалось бы больше, чем 10. Это превышает то поле, что самые горячие головы приписывают окрестности нейтронных звезд — пульсаров. О создании такого поля в земных условиях и думать нечего. Если же, предположим, мы бы захотели переместить изображение эсминца в другую географическую точку, то есть образовать мираж, то для этого потребовалось бы создать особые условия преломления света в воздухе на всем протяжении между объектом и наблюдателем, как это и происходит иногда в пустыне за счет неравномерного нагревания воздуха солнечными лучами и приводит к огибанию световым лучом земной поверхности.

Вы могли бы еще поинтересоваться тем, как создают самолеты, не дающие отметки на экране радиолокатора. Это достигается специальным покрытием их поверхности, которое обеспечивает плавное изменение оптических свойств и за этот счет существенное уменьшение коэффициента отражения. Поскольку радиолокатор работает на сантиметровых волнах, то и глубина покрытия того же порядка. Так можно сделать объект не отражающим, но не невидимым в обычном смысле слова: глазом он будет восприниматься как черный, то есть будет виден, если другие предметы, образующие фон, светлые или окрашенные.

— Во всех публикациях о «Филадельфийском эксперименте» упоминается Альберт Эйнштейн и Единая теория поля, которую он будто бы успел завершить уже в конце двадцатых годов прошлого века. Что вы можете сказать об этой теории и о возможности ее завершения Эйнштейном?Какие могут быть практические выводы из Единой теории поля в случае ее появления? Была ли хотя бы гипотетически у Эйнштейна необходимость уничтожать расчеты?

— Как я уже сказал, Единая теория поля здесь ни при чем. Эйнштейн ее не создал, хотя и провел много лет в бесплодных, преждевременных попытках это сделать. Будучи поглощен этой идеей, а возможно, и по другим причинам, он не принял участия в создании квантовой электродинамики, в том процессе, который составил содержание основного, реального развития теоретической физики пятидесятых годов двадцатого века. За пятьдесят лет, прошедших после смерти Альберта Эйнштейна, пройден большой путь к Единой теории поля, вобравший в себя колоссальный экспериментальный материал и новую для физиков математику, — развитие идей симметрии и суперсимметрии, которых не было во времена Эйнштейна. Возникла объединенная теория слабых и электромагнитных взаимодействий, а также теория Большого объединения, включающая также и сильное взаимодействие. Включается и гравитация, хотя ее последовательной квантовой теории нет. Простейший пример Единой теории поля — классическая электродинамика. Фарадей и Максвелл в девятнадцатом веке поняли, что электричество, магнетизм и свет не являются разрозненными явлениями. Теория предсказала существование радиоволн, открытых Герцем. Несомненно, Эйнштейн находился под глубоким впечатлением этого триумфа и выдвинул идею о необходимости обобщения понятия единого поля.