Знание-сила, 2007 № 04 (958)

Тот, кто придерживается стандартов чистоты, «нормальных» для данного сообщества, тем самым подтверждает, воспроизводит свою принадлежность к нему. И это — как всякая принадлежность — выбор не такой уж добровольный. Не хочешь выполнять ритуалов принадлежности — тебя, так или иначе, заставят. Во всяком случае, будут активно к этому подталкивать. Вы все еще не в белом?! Тогда мы идем к вам. И это потому, что ваша чистота — в последнюю очередь ваше личное дело.

Быть чище принятого, заметим, тоже не приветствуется — на того, кто примется мыть окна, допустим, каждую неделю или, не приведи Господь, каждый день, точно станут коситься: что-то здесь не так... (Слово «чистюля» ведь тоже звучит осуждающе: брезглив пуще «нашего» — дистанцируется от «нас» — значит, «ненаш». Значит, плохой человек.) А если кому-то взбредет в голову мыть руки после, например, каждого рукопожатия , это уж точно будет сочтено основанием для обращения к стражу внутренних норм — психотерапевту. И между прочим, совершенно справедливо: повышенная потребность в чистоте — верный показатель избытка внутренней тревожности и стремления защищаться.

Чистота и опасность

Книгу с таким названием (Purity and Danger, 1966)[¹ Русский перевод: М. Дуглас. Чистота и опасность: Анализ представлений об осквернении и табу/ Пер. с англ. Р. Громовой. — М.: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2000.] написала в свое время британская исследовательница- антрополог Мэри Дуглас. Вообще-то там шла речь в первую очередь об архаических обществах. Однако именно Дуглас, кажется, впервые проговорила общечеловеческие аспекты восприятия «чистого» и «грязного»: устойчивую связь первого — с «защищенностью» и «порядком», второго — с «опасностью» и «хаосом». Правда, также — с рождением, плодотворностью и ростом. Этот последний аспект современная западная культура, кажется, почти уже готова забыть.

Наши современники настолько одержимы чистотой (и ее ближайшей родственницей — «безупречностью»), что не приходится сомневаться: дело тут явно не в чистоте, как таковой. В ней — в последнюю очередь.

Дело в тревоге, которую «грязное» вызывает у них (у нас?) не в меньшей, а, пожалуй, и в большей степени, чем у первобытных людей. В архаичных обществах механизмы защиты от «грязного» действовали вполне безотказно уже хотя бы потому, что были установлены раз и навсегда.

Традиционные культуры вообще уделяли много внимания вопросам «скверны» и «очищения» от нее, и способы последнего были тщательно разработаны. К тому, что мы сегодня называем чистотой, это имело отношение вполне косвенное. В Индии, пишет Дуглас, и по сей день чистым считается коровий навоз, поскольку корова — священное и, значит, априори чистое животное. Он даже используется как очистительное средство: если загрязнение не смывается водой, очень эффективно бывает почистить его с навозцем.

Историческое же время — а особенно западное Новое время с его разнообразными видами «прогресса» отличается как раз тем, что граница между «грязным» и «чистым» непрерывно сдвигается. Причем отнюдь не в пользу чистоты: «грязь» обнаруживается все в новых областях бытия, там, где раньше бы о ней никто и не подумал.

На смену простой и понятной физической грязи — вернее, в дополнение к ней — на протяжении всего какой-нибудь пары веков добавилось — и продолжает добавляться! — столько всего, что бедное массовое сознание до сих пор никак не привыкнет. Открытие того, что существуют, оказывается, невидимые глазу болезнетворные микробы, способные подстерегать человека в самых вроде бы чистых на первый взгляд местах — уже одно это чего стоит! А дальше — больше: количество видов грязи с тех пор успело обогатиться загрязнением химическим, радиационным (вообще без дозиметра не догадаешься), экологическим, теперь еще и генномодифицированные организмы появились, от которых и вовсе не знаешь, чего ждать... И то ли еще будет.

Страх перед «грязным», который активно и красочно эксплуатируется (или культивируется? — с другой стороны, вряд ли можно эффективно культивировать то, к чему нет заранее готовой восприимчивости) рекламой всевозможных моющих, чистящих, дезинфицирующих, дезодорирующих средств, наводит на мысль, будто нынешний западный человек хотел бы жить в стерильном пространстве. Будто именно такую среду обитания он чувствует наиболее адекватной для себя («.убивает ВСЕ известные микробы!» — гордо обещает реклама чистящего средства. Здесь совершенно неважны возможные возражения вроде того, что есть и такие микробы, без которых человеку вообще-то не выжить. Здесь важно чувство тотальной — якобы — защищенности).