Знание-сила, 2007 № 04 (958)

В хрестоматийном примере академика Щербы («Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка») подробно разъясняется, как происходит «вытягивание» смысла из по видимости бессмысленной фразы: мы не можем сказать, каков из себя «бокр», но с уверенностью можем сказать, что он — существо одушевленное, и не потому, что у него есть «бокренок», а только исходя из грамматической формы: так в винительном падеже может выглядеть лишь слово, обозначающее одушевленный предмет. Можно представить себе и обратное: поэт ставит слово, известное нам как обозначающее неодушевленный предмет, в такую грамматическую форму, которая характерна для слов, обозначающих предметы одушевленные. Тем самым он «одушевляет» его, придает ему статус живого и чувствующего существа. Или, напротив, может низвести одушевленное до статуса мертвого или механического. Таких примеров можно привести множество, но суть проста: смыслополагание в поэтическом высказывании происходит скорее за счет чистых структур, не зависящих от конкретного наполнения. Может быть, наиболее значительный пример такого рода «освобождения» языка представляет нам поэзия Хлебникова.

Тут-то мы обнаруживаем противоречие: выходит, мы лишили прав не столько язык, сколько вокабулярий -словарь. Язык по-прежнему предписывает нам структуру, если не в отношении смыслов, то, по крайней мере, в отношении формы. В тот момент, когда опыт облекается в слова, язык снова оказывается властен над опытом, пусть в более изощренном, но оттого в действительном варианте.

Здесь время закончить речь о дословесном. Ведь, будучи произнесено даже в мыслях, поэтическое высказывание тем самым уже принадлежит языку. Но это как раз естественно: главное событие и главный парадокс случаются именно в момент зазора между переживанием и речью, и можно было бы сказать, что это заканчивается победой речи (когда происходит высказывание). Правда, так можно было бы сказать лишь в том случае, когда бы высказывание оставалось частью внутренней жизни поэта.

Но дословесное возмещает свой ущерб в момент, когда происходит событие чтения. Переживание и речь меняются местами, и как прежде переживание замещалось речью, так теперь — в сознании читателя — речь замещается переживанием: чтение как бы «зеркалит» письмо, выводя читающего из плоскости считывания информации — в объемное пространство чистого «переживания», уже не зависящего от текста.

Конечно, никто никогда не сможет установить, имеет ли переживание читателя хоть какое-то сходство с переживанием поэта в момент творческого акта, но единственное, что уравнивает их, — это неоспоримое право читателя сказать: «Это я, сам, здесь и теперь переживаю то, что я переживаю». Это своеобразный миг предельной честности, когда человек может сказать себе: во мне говорит не моя культура, не мои навыки, не мой прежний опыт, не мое сходство или различие с говорящим, не мои привычки, но я сам. Фактически, это означает: «Я мыслю — я существую». В этом и состоит поэтическая задача и труд читателя: преумножение бытия.

ЦИФРЫ ЗНАЮТ ВСЕ

• В разных странах существуют различные понятия города. Например, в Дании под городом понимают населенный пункт, насчитывающий свыше 200 жителей, в Японии — 30 тыс. Во Франции еще с 1887 г. сохраняется критерий минимальной численности города в 2 тыс. человек. В США начальная численность города должна быть не менее 2,5 тыс. человек, а в Китае — 100 тыс. В Великобритании и Швеции за основу берутся юридические признаки (акты) о присвоении населенному пункту статуса города, часто унаследованные от Cредневековья. В африканских странах городами считаются все административные центры, независимо от числа жителей. В то же время в Венгрии и на Северном Кавказе в России в разряд сельских включены достаточно крупные поселения численностью свыше 10 — 20 тыс. человек, экономически активное население которых преимущественно занято в аграрном секторе. В некоторых странах численность сочетается с сопутствующим критерием. Во Франции к числу таких критериев относится расстояние между домами. Оно не должно в одном городе превышать 200 метров. В Израиле при 2000 человек, минимальной численности горожан, не менее 1/3 из них должны заниматься несельскохозяйственным трудом. В СССР критерии определения города также были различны. Был установлен минимальный порог численности населения для города в 12 тыс. жителей и для отнесения населенного пункта к городу требовалось, чтобы не менее 75% его населения было занято несельскохозяйственной деятельностью. В других союзных республиках были приняты иные показатели, а в одной из них — Литве — никаких количественных параметров не было установлено. В РФ с 1957 года начальная численность города определена в 12 тыс. человек. Хотя, разумеется, и из этого правила есть исключения.