Об этом мечтает ровесник Серра — Рене Том. Скоро он найдет изящный путь к цели, опираясь на ранние работы Понтрягина. Ведь тот работал в одиночестве (вдобавок будучи слепым), а в послевоенном Париже собралась могучая кучка питомцев школы Бурбаки! Новое их поколение заготовит достаточно математических понятий и фактов, чтобы физикам хватило этого арсенала на весь ХХ век! Лет через пять новейший французский опыт охватит все главные центры Земли: от Принстона и Гарварда до Москвы и Токио. Благо, математики учредили наконец для своей молодежи аналог Нобелевских премий.
Первыми лауреатами медали Филдса станут в 1954 году француз Серр и японец Кодайра; следующую пару образуют Рене Том и английский немец Клаус Рот; за ними последуют американец Джон Милнор и швед Ларс Хермандер — и так далее, до полного возрождения Математического Интернационала, нарушенного Мировой войной. Кстати, Нобелевскую премию по литературе получил в 1950 году тоже математик — Бертран Рассел, неутомимый борец против войны и за личную свободу, автор «Истории западной философии».
А что творится в живом царстве биологов — будь они родом маститые физики (как Эрвин Шредингер в Ирландии) или химики (как Лайнус Полинг в Калифорнии), юные кристаллографы (как Розалинда Франклин в Лондоне) или генетики, как американский новичок Джеймс Уотсон в Кембридже? Все они — гении, и высший успех достанется тем из них, кто лучше работает в коллективе гениев. Даже когда это сообщество раздираемо конфликтами.
Шредингер давно увенчан Нобелевскими лаврами за Квантовую Механику. В военные годы (1944) он первый изложил давние открытия генетиков на ясном физическом языке. Его популярная книжка стала задачником для следующего поколения биологов. В ответ дерзкий Полинг основал квантовую химию молекул; на этой основе он выяснил спиральное строение молекулы первого белка — кератина. Полинг станет нобелевским лауреатом в 1954 году, но к той поре его результаты будут намного превзойдены биохимической молодежью.
Пока Шредингер писал «Что такое Жизнь?», упорный американец Эйвери доказал, что кислота ДНК играет главную роль в передаче наследственной информации к следующему поколению организмов. Сразу после войны британский физик Морис Уилкинс (прямой земляк Резерфорда), устав от работы с радаром и ураном и начитавшись книги Шредингера, занялся в лондонском Кингс-колледже изучением ДНК путем дифракции рентгеновых лучей на кристаллах ее солей. Здесь Уилкинс столкнулся с Розалиндой Франклин, началось их бурное научное сотрудничество, похожее на дуэль.
Столь же бурную пару образовали в Кембридже удалой физик Френсис Крик (тоже сбежавший из военного комплекса) и юный заморский генетик Джеймс Уотсон. Они готовы днем и ночью строить и рассчитывать новые модели молекулы ДНК — меж тем, как в Лондоне Уилкинс и Франклин получают все новые подтверждения ее спиральной формы. Обе молодые пары конкурируют и сотрудничают с переменным успехом, но, в общем, дело у них идет быстро, как в военные годы.
Напротив — у маститого Полинга в Пасадене накопилось много поклонников. Но среди них нет таких отчаянных критиков, каким был в Лос- Аламосе юный Ричард Фейнман при великом Энрико Ферми. В итоге Полинг проиграет гонку за двойной спиралью ДНК; через 8 лет все ее уцелевшие участники станут нобелевскими лауреатами.
Как напоминает эта биологическая драма довоенные споры творцов квантовой механики! Как она похожа на бурные споры нынешних топологов и алгебраистов в Париже или Москве! И как хорошо, что стареющий Сталин уйдет из жизни раньше, чем российская физико-математическая молодежь испечет свою модель Солнца на Земле! Сейчас в Москве партийные догматики громят вольнодумцев-биологов и стараются выгнать всех евреев из рядов советской науки. К счастью, ни то, ни другое дело не будет доведено до конца. Это — последняя, запоздалая битва Второй мировой войны; она завершится ничьей ввиду естественного вымирания последних зачинщиков всемирной бойни. Увы, даже очевидные исторические ошибки людям приходится сначала совершать — прежде чем они становятся очевидными...
Однако послевоенные развалины — будь то в архитектуре или в психике людей — имеют явное преимущество перед довоенным неустойчивым порядком. Они всем кажутся уродливыми и вызывают общее стремление построить новый мир на чистом месте. Предстоящие два десятилетия (1950-1970) станут, по стечению обстоятельств, эпохой наибыстрейшего научного прогресса в ХХ веке. Видимо, таков естественный выкуп еще не понятого механизма социальной эволюции за огромный стресс трех мировых войн ХХ века.
Как только выкуп будет уплачен — придет пора научного постижения социальной механики, в равной мере вызывающей мировые войны и научный прогресс. Эта задача, вероятно, окажется еще труднее, чем создание квантовой физики элементарных частиц! Но ученые мужи ХХ века твердо верят в разрешимость любой человеческой проблемы научными средствами. Правы ли они? Это вопрос НЕ теоретический, но экспериментальный. Будущее покажет!