Эмиль Паин именно этого и ждет — однако нельзя сказать, что с большой радостью. «Не думайте, — говорил он, — что гражданское общество придет в нашу жизнь все такое белое и пушистое. Так не было в истории, вряд ли так будет и у нас». На развалинах советской империи, как и на развалинах многих империй прошлого, складываются национальные государства, первой примитивной и потому широко распространяющейся идеологией которого обычно становится национализм. Национализм воинствующий, часто и быстро перерастающий в шовинизм.
Действительно, наиболее распространенными формами самоорганизации граждан России стали всяческие объединения по национальному признаку — например, землячества; но и скинхеды тоже; и в них Э.Паин видит проявление роста гражданского самосознания, хоть и в самой людоедской и примитивной форме. Их лозунг: мы — не хозяева в своей стране, а должны стать ее хозяевами. Их эмоции и деятельность направлены прежде всего против «инородцев», а когда против нынешней власти, то тоже приписывая ее представителям «чуждое» этническое происхождение. Кто-то, поддержав докладчика, прибавил к землячествам и скинхедам еще один давно возникший у нас тип независимой от режима самоорганизации — мафию.
Против такого понимания гражданского общества резко возразила Татьяна Ворожейкина, социолог и политолог, специалист по странам Латинской Америки и по постсоветскому развитию нашей страны. Ни мафия, ни землячество, по ее мнению, не могут быть частью или ростками гражданского общества: его организации, как минимум, формируются чисто добровольно, а не по праву рождения, и всегда обладают открытым входом и выходом. А принадлежность к землячеству определяется национальностью, которая никак от нас не зависит, и из мафии не бывает свободного выхода — разве что вперед ногами.
Лев Гудков, нынешний глава Левада-центра, заметил, однако, что социальное разнообразие, пусть в таком виде, возникло (раньше не было реальных землячеств, никаких скинхедов, а мафия сидела в глубоком подполье) и именно такое разнообразие может закрепиться. По его убеждению, оно может все-таки привести к становлению гражданского общества — но при одном обязательном условии: если такого типа объединения включены в более широкий, общий демократический контекст. Так, национальное движение в Польше, став неотъемлемой частью движения демократического, породило «Солидарность», широкое демократическое движение; тогда как националисты в Румынии перед Второй мировой войной — лишь еще один европейский фашизм и тоталитарное государство.
Так что режим несвободы сохраняется, только под новыми именами, и воспроизводит прежнюю систему поведения и отношений — или человек, выращенный прежним режимом, меняется слишком медленно, и новая власть так или иначе вынуждена с этим считаться?
Попробуем разобраться в этом на материалах долгого и внимательного исследования социальной и политической жизни малого города, представленных в докладе сотрудника Левада-центра Алексея Левинсона.
Кстати, малые города — самый многочисленный в стране тип городских поселений, и живет в нем ни много ни мало треть ее населения.
Какие представления связаны у нас с малым городом? Это исторически первая форма урбанизма, из которой по сути выросла вся наша современная цивилизация. Это некая соразмерность человеку всей городской жизни и городского устройства. Если в деревне все жители знают друг друга в лицо, поименно, знают характер, проблемы, дела каждого, то в малом городе все знают, из каких общин, каких малых групп он состоит (а в каждой малой группе, как и положено, все знают друг друга — см. выше). Малый город таков, что криком можно собрать всех жителей. Короче, это то самое, что называют «непосредственной социальностью». А из нее вырастает «простое гражданство»: жители малых городов ощущают себя в этой жизни прежде всего жителем своего города; потом — России и только потом (или вообще не ощущают) жителем определенного региона с определенным административным подчинением.
Кстати, насчет административного подчинения: здесь власть — не государственная, а выборная, муниципалитет есть орган самоуправления, что закреплено в Конституции. Это сочетание непосредственной социальности и местного самоуправления, очевидно, и послужило основой предложения Александра Исаевича Солженицына воплотить здесь идею земства (юридически она, пожалуй, уже и воплощена) и тем спасти Россию.
Однако, как показало исследование, к этой юридически-политической своей независимости жители малого города относятся с большой иронией, всерьез ее никто не принимает — и действительно, на практике она ничем не обеспечена ни экономически (финансовые потоки, минуя общественный карман города, устремляются наверх, а оттуда возвращаются тоненьким ручейком с государственным чиновником у крана), ни политически.