Знание-сила, 2008 № 08 (974)

Королевская солеварня: павильон входа

Леду мечтал, чтобы в городе, который ему заказали построить, было много не занятого домами пространства и достаточно солнца, а все свелось к практике господствовавшего в Германии довоенного времени функционализма в воплощении Гропиуса и его последователей по «Баухаузу», легендарной школе немецкой архитектуры ХХ века. Составная часть этого направления, «ленточная архитектура», оказалась удачной и для строительства пятиэтажек в России, и для концлагерей в Европе в годы Второй мировой войны.

Леду был свойствен редкий дар заглядывать в будущее и пытаться в настоящее привносить то, что ему там виделось. Может быть, он пытался делать это чересчур прямолинейно. Во всяком случае, его проекты оказывались в конфликте, в противоречии с тем, что от него требовали современники. И чем старательнее, нагляднее, со всем блеском профессионального мастерства, он пытался воплотить свои романтические образы, тем болезненнее и острее было неприятие его работ. И дело даже не в том, что архитектор явно и осознанно выходил за смету. Гораздо важнее было несовпадение стилистическое и программное. Клод Никола Леду строил не совсем то, что ему заказывали, а то, что могло стать выражением его теоретических установок и своих архитектурных мечтаний. Ему заказывали нечто традиционное и соответствующее моде момента; ему интересно было хоть частично воплотить мечтаемое в жизнь. Главные проекты этого французского архитектора не доводились до конца: он делал их для своего удовольствия, но за государственный или городской счет, не слишком оглядываясь на заказчиков.

Ему пришлось пережить зрелище незавершенного строительства, потрясение от разрушения зданий, созданных по его проектам, Наверное, он все же так и не смог понять, что между теорией, как бы прекрасна и цельна она ни была, и практикой есть некоторая дистанция, и вряд ли стоит пытаться создать идеально устроенные города и государства, описанные Томасом Мором, Бэконом или Кампанеллой, да еще и обживать их. В этом у него тоже были последователи, и они тоже сталкивались с сопротивлением. Корбюзье предлагал вообще снести Париж или Москву, чтобы на их месте построить город, устроенный по законам утилитарности и функциональности. Его Дом-город в Марселе оказался неудобным для жилья, хотя по замыслу архитектора в нем нашло воплощение все, что необходимо было для нормальной жизни.

Может, в архитектуре, как и в других областях человеческой деятельности, создатель концепций не должен сам воплощать их в реальности?

Дело не только и не сколько в том, что Леду по-своему опережал время: он вдобавок пытался доказать себе и другим, что все задуманное и верное с его точки зрения возможно осуществить при его жизни, как бы это ни казалось общественному мнению экстравагантным и неожиданным. Он брался порой за проекты, которые при его подходе, при его взгляде на архитектуру были просто неосуществимы по определению. В своих больших проектах упорно пытался объединить уже опробованное, привычное для многих и авангардное до эпатажа. Леду аргументировал архитектурно свои теоретические выводы несколько более настойчиво, чем этого требовали обстоятельства. Попросту говоря, он навязывал свое мнение, облекая его в формы зданий. И с какой точки зрения ни посмотри на творчество Леду, понимаешь, что все у него получалось как-то поразительно и странно одновременно, как будто был он не академистом в архитектуре, а космическим пришельцем, который совершает обреченные на очередной провал попытки приспособить свое представление о внеземном в конкретное время и пространство.

Легендарные неудачи французского архитектора тоже оставили след в архитектуре: стоит вспомнить шаровидную форму павильона США на Всемирной выставке в Монреале, проекты лагеря хиппи, интересные проекты последователей органической и функциональной архитектуры. Не его вина, что некоторые последователи понимали его идеи слишком буквально и прямолинейно. Никто не станет отрицать в его проектах масштаб и полет мысли. Леду — и наш современник тоже.

МАЛЕНЬКИЕ ТРАГЕДИИ ВЕЛИКИХ ПОТРЯСЕНИЙ

Елена Съянова

Без вины виноватые

12 мая 1945 года над Берлином трепетали красные флаги и стоял запах гари, а вдоль канала Купферграбен уже сидели с удочками сосредоточенные рыбаки.

«А я думала, что вся рыба в Шпрее до сих пор в обмороке», — пыталась шутить Джессика Редсдейл, американская журналистка и английская аристократка. Сестра Джессики была замужем за Освальдом Мосли, лидером английских фашистов, а сама Джессика недавно вступила в Коммунистическую партию США. Может быть, это последнее обстоятельство сыграло свою роль, и Джессике удалось добиться почти невозможного — выдачи тел шести отравленных детей Геббельса для захоронения их бабушке — фрау Катарине Геббельс. Русские чекисты, правда, сразу поставили несколько условий; например, прежде допросить мать Геббельса, а также и крестную мать детей, Маргариту Гесс.