Знание-сила, 2009 № 06 (984)

Автор книги напоминает признаки фашизма, которые стоило бы заучить всем как таблицу умножения: расизм, ксенофобия, ненависть к иностранцам; идеология осажденной крепости, убеждение, что страна окружена злейшими врагами; отрицание или принижение достижений других народов и культур; апелляция к грубой силе, откровенный антиинтеллектуализм; культ непогрешимого вождя. Пусть юный читатель и его наставник попробуют сосчитать, сколько признаков мы уже имеем?

Западная Европа тоже не избавлена от этих явлений, но все же здесь не осталось ни одного государства с диктаторским политическим режимом. После Второй мировой войны тут не произошло ни одного межгосударственного военного конфликта. Неудивительно, что именно этот регион стал, по выражению автора, международной лабораторией, опытным полем, где складываются и проходят испытание на прочность новейшие способы экономической и политической интеграции, интернационального и поликультурного воспитания. Это касается и непосредственно школы (вопрос о взаимном согласовании школьных учебников истории считают незазорным обсуждать главы государств — членов Совета Европы), но прежде всего общего жизненного пространства, в котором произрастает человек с иными взглядами. Общие информационные системы, прозрачные государственные границы, общеевропейская валюта.

Для Европы немыслимы лозунги типа «Франция для французов», «Лондон для лондонцев». Да и в России, если вдуматься, звучит дико: если Москва для москвичей, тогда Республика Саха — для якутов? Националистические настроения нагнетаются антиамериканизмом, риторикой времен холодной войны с обеих сторон, оборонным психозом, заявлениями о «естественном праве» доминировать на постсоветском пространстве… Все эти настроения, подогреваемые пропагандой, захватывают и молодежь, что является большой опасностью. «Школу надо всячески оберегать от националистического поветрия», — говорит автор книги, поддерживая общеевропейский тезис о политической и идеологической нейтральности школьного образования (в отличие от задолбленного нами хрестоматийного ленинского).

Он пишет о понятных, казалось бы, очевидных вещах. О том, что военная проблематика в воспитании занимает слишком много места и заслоняет другие важные аспекты становления национального сознания — мир, родной край, семью. Что надо, наконец, заняться своим домом, сберегать свой народ, облагораживать свою огромную неустроенную территорию, а не зариться на соседние. Что надо пожалеть наших детей и оградить от влияния потока мистификаторов, лженауки, безнравственной и иллюзорной интерпретации истории. Что крайне важно, чтобы у абсолютного большинства граждан страны сформировалась однозначная оценка преступлений сталинского режима. Все это казалось очевидным еще десять-пятнадцать лет назад, а сегодня? Когда по государственному каналу можно услышать, что репрессии тридцатых имели и положительное значение, в смысле «естественного отбора» граждан.

Поэтому «очевидные вещи», о которых пишет уважаемый автор в книге (изданной, увы, тиражом всего одна тысяча экземпляров), я бы сделал достоянием более широкой публики не только школьного возраста.

Такие книги должны стать настольными.

Надо повторять это и повторять, не бояться объяснять, разжевывать, заворачивать в привлекательную обертку — многое из недавнего демократического прошлого мы прошляпили из-за надменного, наплевательского отношения к тому, что когда-то называлось народным просвещением.

Но дело, конечно, не только в нем, а, как всегда, в воспитании, в личном примере. В ежедневных уроках собственной жизни, которые даем подрастающему поколению, полагая, что от нас ничего не зависит. Дело в нашем молчании и нашем действии…

МАЛЕНЬКИЕ ТРАГЕДИИ ВЕЛИКИХ ПОТРЯСЕНИЙ

Несчастный Этьен Дюваль

Елена Съянова

Это произошло в семидесятые годы XVIII века, в канун великого потрясения Великой революции, когда французское общество устами собственных писателей и публицистов отзывалось о себе как о гигантском доме для умалишенных, в котором неосторожно брошенное слово или случайно вырвавшийся громкий вскрик могли вызвать взрыв общего возбуждения, вспышку эмоций, истерику, грозившую вышибить двери и окна, разметать стены, снести крышу крепкого лишь на первый взгляд здания.

Это было время юристов-пожарных, льющих в пламя страстей слезы крокодиловых законов; экономистов-пророков, сулящих конец луидора как конец света, и публицистов-разбойников, своим посвистом раздувающих пламя страстей и приближающих обрушение луидора.

Это было время, когда публично брошенное слово убивало, как удар кинжала в руках опытного убийцы. И это было последнее время, когда правила власть слов. Очень скоро, лет через 15, все во Франции переменится: ложь польется мутным потоком, оскорбления полетят, как комья грязи, и заляпают вокруг всех; репутации превратятся в груды мусора и обесценятся слова, а не луидор. Нужно было только потерпеть немного.