Знание-сила, 2009 № 08 (986)

Была ли у него эволюция? — внутри цельности ведь вполне возможно развитие, изменение понимания того или иного предмета, хотя бы количественное — накопление, детализация. Такой вопрос ни в одной из статей тоже, кажется, даже не ставится. Но и на него можно — исходя опять-таки из сказанного в сборнике — попытаться ответить.

Похоже на то, что Лосев возвел целостную, очень последовательную, самодостаточную и чуть ли не априорную (укрепленную на жестком количестве базовых постулатов-аксиом) конструкцию, которую всю жизнь эксплицировал, разрабатывал, шлифовал детали, — в своих главных чертах вся она уже была в его голове изначально, с молодых лет, чуть ли не с гимназических. Да, он был в своем роде активно включен в контекст: в изумительных для почти незрячего человека масштабах следил за новейшей научной литературой, излагал и учитывал прочитанное в своих работах. Но в какой мере он был ориентирован на диалог, взаимообмен идеями, взаимную критику со стороны тех или иных партнеров по бытию и коллег по мышлению — большая загадка. Кажется, что он на это ориентирован не был. Он всю жизнь был упорным хранителем того, что представилось ему как истина еще в юности. То есть в противниках он, несомненно, нуждался: яростно споря с ними, темпераментный Лосев оттачивал и укреплял свое, в этом смысле он было очень полемичен. С собеседниками, вероятно, было сложнее. Не факт, правда, что они у него — как и вообще претенденты на эту роль — вообще были.

В постсоветскую эпоху непокорный и неудобный Лосев стал стремительно бронзоветь и превращаться в очередного безупречного классика с бесспорным авторитетом. А ведь куда продуктивнее было бы общение с ним в жанре диалога, даже спора. Классикам вообще полезно не доверять. Им это точно не повредит.

Александр Зиновьев как зеркало советской интеллигенции

Ирина Прусс

Замечательный российский философ — логик, социолог и писатель — всю жизнь плыл против течения, но в конце занял позицию типичного советского интеллигента постперестроечного периода.

Вся советская интеллигенция знала, что советская власть никуда не годится. Даже те, кто делал при ней приличную карьеру, для начала обязательно вступив в партию («лучше я окажусь на том месте, на котором иначе окажется какой-нибудь подлец»). Практически вся советская интеллигенция через с годами слабеющий грохот глушилок вслушивалась во «вражеские голоса», перепечатывала, читала и передавала из рук в руки 25-й экземпляр очередного произведения самиздата на папиросной бумаге. Потом были ошеломляющие непосвященных публикации времен перестройки, стотысячные митинги затопили центр столицы. Правда, в 1991 году у Белого дома никаких ста тысяч не оказалось: большинство жителей столицы, не говоря уж о провинции, занимались своими делами, добывая хлеб насущный, который был тогда в большом дефиците.

Разворот

Несколько позже в результате капиталистических реформ в дефиците оказались деньги, а не продукты питания и товары широкого спроса. Это было принципиально иное устройство жизни, в котором вдобавок государство с нищим наследством обанкротившегося социалистического хозяйства не платило зарплаты месяцами. Население загрустило и захотело назад, в те времена, когда зарплату регулярно платили, колбаса стоила 2 рубля 20 копеек, а бутылка водки — 2 рубля 70 копеек. (Или наоборот? Уже не помню.)

Реформаторы не сумели ему объяснить или оно не захотело услышать, что назад нельзя попасть при всем желании, поскольку за 70 с лишним лет хозяйствования большевики умудрились полностью разорить страну, посадить ее на импорт, за который более платить нечем и в долг никто не дает.

К населению особенных претензий нет: оно не обязано что бы то ни было понимать, а за непонятливость само расплачивается. Меня поразила перемена в советской интеллигенции, вдруг развернувшейся на 180 градусов.

Известный, уважаемый в прогрессивных кругах социолог заявил, что социологическая наука гибнет, что существовать она могла только в советском прошлом. Историк с мировым именем провозгласил анафему реформаторам и сказал, что всего-то надо было исправить сталинские крайности, а все остальное могло бы работать прекрасно. Все это весьма сочувственно встречалось аудиторией симпозиумов и конференций.