Знатная леди

– В общем, я думаю, что есть, поскольку тетя Клара вечно пугает меня охотниками за приданым, но мне кажется, что оно принадлежит моему дяде Оливеру, а не мне, поскольку я не имею права потратить из него ни пенни. Он посылает средства на мое содержание тете Кларе, а та выдает мне «деньги на булавки». Когда же я написала ему, что уже достаточно взрослая для того, чтобы покупать себе платья сама, он ответил мне в крайне невежливой манере и отказался изменить условия. Сколько бы раз я ни обращалась к нему, он неизменно отвечает, что тетя лучше знает, как поступить, а я должна во всем слушаться ее. Он самый большой эгоист в мире и не питает ко мне ни капли привязанности. Только представьте себе, мадам, у него огромный особняк в Лондоне, но он ни разу не пригласил меня к себе в гости! Ни разу! А когда я спросила у него, не хочет ли он, чтобы я вела его домашнее хозяйство, очень грубо ответил, что хочет этого меньше всего на свете.

– Да, это было очень невежливо с его стороны, но, пожалуй, он счел вас слишком юной, чтобы управлять его домом. Насколько я понимаю, он не женат?

– Боже милосердный, нет! – ответила Лусилла. – Характерный штрих к его портрету, не так ли?

– Должна признать, что он и впрямь представляется мне крайне непривлекательным субъектом, – согласилась Эннис.

– Да, и более того, манеры у него просто отвратительные, он вызывающе высокомерен, никогда не дает себе ни малейшего труда вести себя вежливо с кем бы то ни было и… вообще, обращается с людьми с таким тупым равнодушием, что иногда так и хочется ударить его.

Поскольку было очевидно, что с каждой секундой девушка приходит во все большее возбуждение, то появление мисс Фарлоу, пожалуй, можно было назвать счастливым случаем, положившим конец дальнейшей критике черт характера мистера Оливера Карлетона. Поведение мисс Фарлоу сообщило ее нанимательнице, что она по-прежнему полагает себя глубоко уязвленной, но намерена сносить все выпавшие на ее долю лишения с христианским смирением. Вежливость ее по отношению к Лусилле была настолько церемонной, что грозила раздавить возбужденную юную леди, а манера, в которой она выслушивала любые замечания Эннис и тотчас же соглашалась с ними, отдавала таким раболепием, что сторонний наблюдатель вполне мог заподозрить в ней невольницу властной и жестокой хозяйки. Но едва Эннис, которую подобная тактика заставила потерять терпение, уже готова была выйти из себя, как дворецкий доложил о появлении мистера Элмора, что разрядило напряженную атмосферу.

А вот молодой человек явно пребывал не в лучшем расположении духа. Мимоходом одарив Лусиллу гневным взглядом, он рассыпался в извинениях перед хозяйкой за то, что предстал перед ней в сапогах и бриджах: это нарушение правил хорошего тона явно ранило его чувствительную натуру. Напрасно мисс Уичвуд умоляла его не придавать таким мелочам никакого значения, пытаясь обратить внимание юноши на то, что и сама вышла к нему в утреннем платье. Мистер Элмор ничего не желал слушать и стремился лишь подробно изложить ей обстоятельства, каковые и вынудили его явиться, как он выразился, в образе сущего бродяги.

– Из-за спешки, с которой я пустился в наше путешествие, у меня не было времени взять с собой хоть какие-либо вещи, – сказала он. – Умоляю вас простить меня за столь недостойный вид! Равным образом и за то, что я, как мне представляется, ужасно опоздал со своим приходом. Меня задержала необходимость обзавестись дополнительными средствами, поскольку мелочь, что была у меня в карманах, я израсходовал к тому времени как добрался до Бата.

– Так я и знала, что мне не следовало оставлять тебя одного! – с раскаянием воскликнула Лусилла. – Мне очень жаль, Ниниан, но почему ты не сказал мне о том, что остался без гроша? Я взяла с собой кучу денег и, если ты хотя бы заикнулся о них, я отдала бы тебе свой кошелек.