Знатный род Рамирес

— Он вернулся из Алентежо. Собирается к вам обедать. Я не взяла его в коляску из скромности — не хотела компрометировать.

И пока ландо не скрылось из виду, кузен и кузина смеялись, махали друг другу рукой, подчеркивая всячески, что они сообщники, что оба посвящены в сердечную тайну.

Гонсало весело отправился в город, навстречу другу. Он решил, что Тито, бывший завсегдатай «Фейтозы», немало порасскажет ему о добродетелях и изъянах доны Аны. Кузина Мария любит Рамиресов (главное — печется о Мендонсах, бедняжка!) и потому немножко идеализирует невесту. Но Тито, самый правдивый человек в Португалии, преданный истине не меньше, чем фиванец Эпаминонд, отзовется о ней беспристрастно*. Тито… Да, громогласный, по-бычьи неповоротливый Тито и тонок и наблюдателен.

Друзья встретились у моста через Портелу. Хоть расставались они ненадолго, встреча была жаркой.

— Гонсало!

— Титозиньо, дорогой! Как я без тебя соскучился! Что твой брат?

— Брату лучше, хотя он очень слаб, очень болен. В его годы нельзя так много рыться в архивах и содержать гарем. Ведь я его предупреждал: «Жоан, Жоан, брось ты свои старые книги и новые юбки, плохо будет!» — А у вас что? Как выборы?

— Назначены на октябрь, на начало октября. А вообще — тоска зеленая. Гоувейя у моря, Мануэл Дуарте — на сборе винограда… Ну, а я совсем зачах, работать не могу, даже не хочется.

— А я к тебе обедать собрался и Видейринью пригласил.

— Да, я знаю, мне сказала кузина Мария, она заезжала ко мне… Она гостит в «Фейтозе» у доны Аны.

Он принялся было расписывать дружбу доны Марии с хозяйкой «Фейтозы», чтобы тут же, на дороге, перейти к своему неожиданному, начинающемуся роману. Но духу не хватило, он смутился, ему стало стыдно, что он так жадно накинулся на все наследство бедного Лусены — и на округ, и на вдову.

Беседуя об Алентежо и о Жоане, который пересказал брату немало скучнейших сведений о роде Рамиресов, они дошли до «Башни» и собрались идти дальше, в Бравайс, но Гонсало решил предупредить Розу, что к обеду будут двое гостей, и обоих бог не обидел аппетитом. Они прошли через плодовый питомник, где журчала вода, медленно стекая в канавки. На веселые вопли фидалго выбежала Роза, вытирая руки о передник. Двое гостей! Да хоть четверо — слава господу, чего-чего, а еды на всех хватит! Она как раз купила у рыбачки целую корзину сардин, крупных да жирных, одно объедение! Тито тут же потребовал, чтобы им соорудили знатную яичницу с сардинами, и друзья вышли во двор, как вдруг фидалго заметил, что на скамейке, под навесом, сидит Бенто и ожесточенно трет кирпичом узорную серебряную рукоять, торчащую, словно из ножен, из свернутого полотенца.

— Что это, Бенто? Что у тебя тут завернуто? Бенто медленно вынул из полотенца длинный темный хлыст, или, точнее, бич, трехгранный, как рапира.

— Вот, сеньор доктор, а вы и не знали! Он в погребе лежал. Пошел я туда — кошка котяток принесла, смотрю — за сундуком серебряные шпоры валяются и эта самая штука.

Гонсало внимательно осмотрел массивную рукоять и взмахнул бичом: тот зазвенел.

— Вот так хлыст… Смотри, Тито! Острый, как нож. Старинная вещь, очень старая, с моим гербом… Что бы это могло быть? Китовый ус?

— Кожа гиппопотама. Страшная штука! Можно человека убить. У брата Жоана такой есть, только с простой рукоятью. Можно убить человека!

— Прекрасно, — сказал Гонсало. — Почистишь, снеси ко мне в кабинет. Будет у меня личное оружие!

Проходя через плодовый питомник, они встретили Перейру в тиковом пиджаке внакидку. Скоро, на св. Михаила, он приступит к работе на арендованном участке. Гонсало с шутками и прибаутками познакомил друга со славным земледельцем — вот он, вот тот великий искусник, что превратит наконец «Башню» в чудо огородничества, виноградарства и садоводства! Перейра пощипывал редкую бороденку:

— И денежек выручу немало! Хотя оно, конечно, удовольствие дороже денег. У такого сеньора, как наш фидалго, поместье должно быть что твой рай.

— Сеньор Перейра! — загромыхал Тито. — Прошу вас, не забудьте про дыни. Позор! Я ни разу не ел здесь, в «Башне», хорошей дыни!

— Через год, если живы будем, вашу милость попотчуют в «Башне» самой лучшей дыней.

На прощание Гонсало даже обнял Перейру и потащил друга дальше, — ему не терпелось излить душу под сенью Бравайских кущ. Но когда они вышли на дорогу, он снова почувствовал, что не в силах заговорить об этом; он почти боялся того, что ответит ему столь суровый, неподкупный человек. Так он ничего и не сказал за всю долгую прогулку до Бравайса и обратно… Мягко спустились сумерки, и в теплой темноте друзья вернулись в «Башню», беседуя о рыбной ловле на реке Гвадиана.