Зной прошлого

Возле села Просеник партизан Димитр Бахаров — Тракето, который лишь восемнадцать дней был в отряде, столкнулся со своим односельчанином Христо Петковым. Было похоже, что эта встреча не очень-то обрадовала Тракето — он выглядел сильно смущенным, глаз не смел поднять на старого приятеля.

— Ну как там? — принялся расспрашивать Христо.

— Известно как, сражаются люди, — после краткого молчания ответил Тракето.

— Ты, наверное, по делу пришел?

— Мои дела уже кончились и там, и тут, — вздохнул Тракето и, взглянув на собеседника, добавил: — Решил сдаться добровольно.

— Ты?

— Я!

— Шутишь, что ли? Сколько тебя помню, ты всегда говорил, что нужно бороться за свободу. И люди тебе верили, шли за тобой, да и я сам тебе верил.

— Все, о чем я говорил, — это правда, да, видно, каждый человек рожден для своего времени. Я был хорош, когда борьба ограничивалась словами, но оказался не годен, когда пришлось взять в руки оружие.

Христо Петков пытался отговорить Тракето от опрометчивого поступка, но не помогли никакие доводы. Перед ним стоял не мужественный борец, верный делу партии и коммунистическим идеалам, а трясущийся за свою жизнь предатель, поверивший лицемерным обещаниям властей о якобы «безусловной» амнистии. Переночевав у своих родственников, Тракето отправился в Бургас, где явился с повинной в полицию. О случившемся была тут же уведомлена и жандармерия.

Поздно ночью Ралю Кехайов, который вышел из окружения с группой Милана Ангелова, постучался в дом своего деда. Появление внука несказанно обрадовало старика. Несмотря на поздний час, он принялся накрывать на стол.

— Наконец-то вернулся… Побегу сейчас обрадую твоего отца.

— Никуда не надо ходить, — ответил Ралю. — Пришел к тебе взять немного хлеба. Утром разбудишь меня пораньше.

Старик заплакал, начал вспоминать тяжелые годы, пережитые после изгнания из Фракии. Затем принялся восхвалять трудолюбие своего сына Тодора, отца Ралю, который из бедного переселенца сумел стать зажиточным хозяином — купил землю, обзавелся всем необходимым, построил большой дом. Трудом своим добился авторитета среди односельчан и уважения властей.

— А теперь из-за тебя все хозяйство может пойти прахом, — причитал старик. — Ведь ты не один у отца, и другие дети есть. Так что если сдашься властям добровольно, то и добро спасешь, и сам живой останешься — ведь амнистия объявлена.

— Врут все, — ответил Ралю, — стоит мне явиться с повинной, как тут же убьют.

Не помогли старческие слезы — Ралю остался непреклонен. Тогда дед Ралю, обеспокоенный судьбой богатства своего сына и введенный в заблуждение лживыми заверениями властей об амнистии, пошел на хитрость и для вида согласился с внуком. Поужинав, Ралю прилег отдохнуть и тут же погрузился в глубокий сон.

Рано утром Ралю был арестован и отведен в сельскую управу. Туда же вскоре явился и его отец, который был уверен, что сына освободят в соответствии с объявленной амнистией. Когда молодого партизана отвели в арестантское помещение, случилось неожиданное — служащий сельской управы Илия Петков шепнул ему:

— Я оставил окно открытым, так что, когда стемнеет…

— Бывают и оправданные жертвы, — ответил Ралю. — Видимо, мне необходимо пойти на смерть, чтобы все заблуждающиеся осознали лживость щедрых посулов фашистов…

И он не воспользовался возможностью совершить побег.

…По дороге на Айтос мчался мотоцикл с коляской.

— Раз уже полиция и жандармерия идут рука об руку, значит, спасем Болгарию от богохульников! — распаленно кричал сидевший за рулем поп Еремия Хранков, оборачиваясь к расположившемуся на заднем сиденье агенту околийского полицейского управления Георгию Георгиеву.

— Спасем, как не спасти, — соглашался тот.

В коляске мотоцикла сидел связанный Ралю Кехайов.

Пройдет не так много времени — и добровольный помощник околийской полиции поп Еремия Хранков будет смиренно вопрошать на заседании Народного суда: «Я слуга божий и не могу никак понять, какие грехи мне вменяются в вину?»

Из Айтоса Ралю Кехайов был отвезен в Руен и передан в жандармерию. Там он и дождался прибытия машины из Бургаса с другими обреченными.

Однажды мне довелось встретиться и с отцом Ралю Кехайова.

— Это ты ходишь и расспрашиваешь людей, как был схвачен мой сын?

— Я, дедушка Тодор. Хочу добраться до правды и написать книгу.

— Это ты хорошо надумал, но почему не пришел сразу ко мне? Ведь я отец Ралю. Или поверил тем, кто болтает, что это я выдал Ралю? — Тяжело встав со стула, старик вплотную подошел ко мне. Минуту-другую он, не отрываясь, всматривался в мое лицо, потом снова сел и продолжил: — Хотел увидеть, какой ты есть, да не могу. Глаза мои слезами изошли за эти годы. О том, как это было, расскажу тебе без утайки, а уж ты сам решай, что тебе писать.

И я подробно записал его тяжелый рассказ.