Изредка случалось, что в попадавшейся нам по дороге деревушке не хотели продать ничего съестного. Туземцы ненавидели европейцев. Я помню старого, высохшего старика-туземца, стоявшего возле хижины со своим внуком и евшего апельсин; вокруг низкой мазанки гоготало и крякало целое племя пернатых, а в дверях на полу сидела женщина, занятая переливанием молока в громадные тыквенные бутылки, в которых сбивают масло. На наш вопрос, не продадут ли они нам какой-нибудь провизии, старик выплюнул апельсиновые косточки, затем медленно перевел свой взгляд на небо, минуя нас, как это делают львы, и продолжал свое занятие. Ассул рассвирепел и уже собрался накинуться на него, но я остановил его и, подойдя к старцу, еще раз медленно повторил то, что было сказано, прибавив, что мы не испанцы и не французы. Тогда старик перевел свой взгляд на меня и медленно и раздельно произнес:
– У меня нет ни кур, ни яиц, ни плодов, ни молока, – и, бросив корки апельсина мне под ноги, спокойно повернулся и вошел в дом.
– Да, это такая ненависть, от которой может не поздоровиться. Горе тому, на кого она обрушится! – сказал мой проводник, когда мы покинули домик старого кабила.
В другой раз на нас с обрыва скатились два увесистых камня, и они, конечно, попали бы в меня и Ассула, если бы я случайно не остановился для того, чтобы поправить автоматический затвор фотографического аппарата, волочившийся по земле. Мы увидели маленькую фигурку, закутанную в серое покрывало, скрывшуюся за выступом скалы, и Ассул, который погнался за ней, сказал, что это была девочка-подросток, конечно, туземка.
А однажды ночью произошло событие еще серьезнее.
Разыгралась буря.
После того как молния два раза попала в близлежащие деревья, мы побоялись оставаться в нашем защищенном лагере и недолго думая наугад побрели вперед под страшным ливнем при ослепительных вспышках молнии и яростных раскатах грома и, наконец, залезли под низкорослые деревья фруктового сада возле какого-то одинокого строения. Здесь мы переждали непогоду, тесно прижавшись друг к другу, дрожа от холода и сырости. Только после окончания дождя мы смогли разбить палатку нашего шведа. Я спал обыкновенно под открытым небом, но сегодня охотно согласился на любезное предложение переночевать в палатке и велел Ассулу расставить там мою походную кровать.
Возможно, что от теплого спертого воздуха я спал крепче, чем обычно, и проснулся только после того, как услышал громкий звук, похожий на удар грома.
– Гроза опять начинается, – пробормотал мой сосед и повернулся на другой бок.
Гроза! Нет, это звучит несколько иначе!
Тут раздалось несколько коротких выстрелов один за другим, затем действительно удар грома и за ним крик о помощи.
Я вскочил на ноги и, натянув на себя брюки и сапоги, схватил браунинг и выбежал из палатки. Лил дождь. Кругом была непроницаемая тьма, я не мог рассмотреть ничего. Только при вспышке молнии я увидел неподалеку две фигуры, которые удирали от моего оруженосца Ассула.
– Держи их! Проклятые! Хватайте их! – орал он.
Кто-то мчался прямо на меня. Я схватил за шиворот незнакомца и узнал моего кудлатого проводника. Он визжал от ужаса как поросенок.
– Тише ты! Это я. В чем дело?
Тут вдруг раздался выстрел, и мимо моего уха прожужжала пуля, за которой последовал отчаянный крик юноши. Он с такой стремительностью упал на землю, что ворот его подозрительной рубахи остался у меня в руке.
Я хотел бежать по направлению выстрела, но проводник судорожно вцепился в меня, так что я не мог сделать ни шагу.
– Что такое? Ты ранен?
Он не понял вопроса. Я нагнулся и, ощупав его, попал во что-то липкое. При свете зажженной спички я увидел небольшую ранку на ноге, из которой сочилась кровь. Эта царапина, вероятно, была причинена обломком дерева, раздробленного пулей. Я дал ему оплеуху и, вырвавшись, полетел туда, откуда слышались крики.
Ко мне навстречу уже бежали Ассул и старый проводник. Они сообщили, что на нас напали грабители, неожиданно выскочившие из-за деревьев, и пытались украсть наш багаж, возле которого спали проводники. Слуга шведа, мальчишка лет тринадцати, выхватил револьвер господина и выпустил в грабителей подряд все шесть зарядов, а Ассул с остальными бросились на них с палками и факелами. Нападавших было только двое, но пока слуги гнались за ними, с другой стороны подкрались другие к мулам и увели их.
– Восемь мулов нам удалось отбить, а двух украли. Чтобы черт побрал этих проклятых кабилов, – закончил Ассул, скрежеща зубами от ярости.
– Это были, должно быть, наши мулы? – уныло спросил я.
– Нет. Это были мулы эфенди; на одном из них была привязана его резиновая ванна, а в ней лежало мое одеяло и еще кое-какое имущество. Чтоб у них разнесло брюхо!..
– Ага! – злорадно сказал я. – Значит, они унесли с собой твою водку, ты – несчастный пьянчужка, которого Аллах наказал вечной жаждой!