Знойные ветры юга. Часть 1 (СИ)

Мужчина встал, кряхтя, и вышел на улицу родной Мекки, где давно уже стемнело, а порядочные люди готовятся ко сну, вознеся вечернюю молитву Всевышнему. Так жили здесь уже несколько лет, с тех самых пор, как мусульмане из крошечной группки ослепленных новой верой людей стали самой значимой силой в Хиджазе, на западе Аравии. Абу Бакр вдохнул свежий вечерний воздух. Летний зной, что днем превращал это место в жаровню с раскаленными углями, ушел, унесенный легким ветерком. Сейчас на улице было чудо как хорошо. Самый могущественный человек в этой части света был одет на редкость незатейливо, в простой длинный бурнус из грубой ткани, сотканной женщинами его клана бану Тайм. Он всегда был равнодушен к роскоши и богатству, хоть и вырос в семье состоятельных купцов, занимавшихся торговлей столько, сколько живет в этом месте его родное племя курайш. Он почти растратил все состояние предков, выкупая из рабства тех, кто принял ислам. Он не жалел об этом, ведь добрая сотня людей обязана ему своей свободой и новой жизнью.

Желто-серая равнина, окруженная горами, была застроена невысокими домами с плоскими крышами. Гранат, инжир и финиковые пальмы росли здесь у каждого дома, даря людям тень и еду. Горсть фиников и лепешка — вот обычная еда повелителя этой земли, ее халифа. Абу-Бакр довольствовался малым, как и ОН. Неудивительно, что вечно воюющие между собой племена охотно принимали власть Пророка, ведь торговый путь из Йемена в Сирию и Палестину становился прост и дешев. ОН категорически запретил мусульманам поднимать оружие друг на друга и снизил пошлины. Собственно говоря, у купцов не было сейчас более удобной дороги. В Красном море лютовали пираты, которых не могла приструнить ослабевшая империя ромеев, а торговые пути через Персию стали опасны из-за послевоенной разрухи в той земле. Там теперь только ленивый не занимался разбоем. Любой вельможа или вождь мелкого кочевого племени считал жирного торговца своей законной добычей. И так уж получилось, что Хиджаз, управляемый твердой рукой, начал, словно магнитом, притягивать купцов, которые везли на север пряности и благовония. Пряности везли издалека, из Индии и островов на востоке. В Йемене товар перегружали на верблюдов, которые караванами шли на север через Мекку, Медину и Иерусалим. На этом пути стало настолько спокойно, что в Мекке даже не запирали дома. Разбойников с каждым годом становилось все меньше, особенно, когда Абу Бакр повелел сжечь заживо Аль Фаджа, главаря одной из шаек, что грабила проезжих в окрестностях города. Он потом очень сожалел об этом поступке, совершенном в порыве гнева, но нет худа без добра. Разбойники в Хиджазе стали искать себе более спокойное ремесло.

После ухода на небеса Пророка… Абу Бакр мысленно пожелал ему благословения Аллаха… многие племена восстали. Сразу несколько вождей на востоке и юге объявили себя новыми Пророками, и даже одна сумасшедшая баба помутила разум целого кочевого племени, объявив Пророком саму себя. Саджах бинт аль-Харис, так звали эту ведьму. Абу Бакр брезгливо поморщился, вспомнив о ней. Многие племена и вовсе вернулись к почитанию своих идолов. По всей Аравии заполыхал пожар мятежа, и мусульман стали зверски убивать. Торговые пути вот-вот снова будут разорваны, и это нанесет большие убытки честным купцам курайшитам. Новая вера, которая с таким трудом завоевала себе место под солнцем, снова висела на волоске. И ему, немолодому уже человеку, придется железной рукой навести здесь порядок. Он будет добр к тем, кто покорится и примет ислам, и беспощадно истребит тех, кто не сложит оружие. Его милосердие не распространялось на этих людей. Язычников он, правоверный мусульманин, людьми не считал. Выбор у них невелик. Там, где воцарится ислам, будет земля мира. Все остальные земли, куда ислам пока не пришел, станут миром войны.

* * *

Задница Стефана превратилась в одну сплошную мозоль, лицо — в обгорелую головешку, а легкие — в мешок с вездесущим песком, который пробирался везде, куда его мог занести бесконечный аравийский ветер. Ветер был здесь всегда. Он различался лишь своей силой. Он мог нежно ласкать после дневного зноя, а мог нещадно сечь лицо острыми лезвиями песчинок, словно намереваясь ослепить несчастного путника. Начиная с февраля пятьдесят дней дул южный ветер хамсин, сухой, изнуряюще жаркий, мучительный для непривычного человека. Потом он прекращался, и вскоре начинался вновь, но теперь его уже почему-то называли шарав. Почему, Стефан не знал. Ему, человеку севера, были неведомы те тонкие различия между этими явлениями природы, в отличие от арабов, которые сотнями поколений постигали эту науку.