Зодчие

Не только в государственных делах, но и в самом дворце Кулшерифа Музафар-мулла перехватил власть у отца.

Кулшериф, одинокий, всеми забытый, сидел у себя в покоях, а все распоряжения по дому отдавал его старший сын.

* * *

Музафар-мулла сидел на шелковых подушках, поджав ноги. Перед ним стоял Булат в поношенном бешмете с медными пуговицами. Лицо старика было сумрачно.

Музафар говорил по-татарски, Булат — по-русски. Переводил Джафар-мирза.

— Так ты, урус, не хочешь помогать мне укреплять город? — спрашивал разгневанный Музафар.

— Передай своему господину, что вздумал он несбыточное. — Тихий голос старика был тверд.

— Мы тебя золотом осыплем, жен молодых дадим, дом хороший…

Никита усмехнулся:

— Мне на тот свет пора, а не женами прельщаться! Нам, русским людям, родина всех земных благ дороже…

— В подземную тюрьму! — закричал Музафар-мулла.

— Ваша власть! Лучше в тюрьме буду, чем изменю родной земле!

— У-у, крепок старик! — пробормотал горбун и сделал последнюю попытку: — Тебе и внучку Дуню покинуть не жаль?

— Жаль, а душа дороже! Ведите в зиндан, зачем слова тратить!

Музафар и управитель обменялись удивленными взглядами. В зиндан старика не отправили: надеялись все-таки уговорить его.

Глава III Выступление в поход

В погожее июньское утро 1552 года выступала из Москвы русская рать в далекий и опасный поход на Казань.

Москвичи толпами стояли по сторонам коломенской дороги. Купцы в добротных шубах, подмосковные мужики в армяках, посадские люди, бабы в разноцветных сарафанах, в летниках и киках[140] — все пробирались к обочине дороги.

Слышались возгласы:

— Постойте, кормильцы, за землю русскую до смерти!

— Освободите бедных невольников!

— Царство небесное унаследуете!..

— А мы бы, дедушка, еще и по этому побродили! — ответил посадскому веселый детина в потертом кафтане, с кованой железной шапкой на голове. — Оно и тута… ежели… тоже не плохо! — Он подпрыгнул, ловко прищелкнул пальцами, заиграл плясовую и начал выделывать коленца.

Сосед по ряду, угрюмый, чугунно-черный мужик, сердито ткнул его кулаком:

— Брось!

— Ай, Демидушка, ай, родненький, какая тя муха укусила? — скривился бывший скоморох Нечай.

— Чать, на войну идешь али куда? — проворчал Жук.

Скоморохам удалось попасть в ополчение, и участие в московском мятеже было им прощено. Но не только из-за этого шли под Казань Нечай и Жук, как и тысячи их соратников. Народ понимал, что совершается великое дело укрепления Руси, и отдавался этому делу с радостью.

За пехотой шла конница на низкорослых некованых лошадках, привычных по суткам оставаться без корма; это был Ертоульный[141] полк Федора Троекурова, разведчики многочисленной рати.

Войско текло нескончаемым потоком. Среди несчетных рядов сермяжников[142] редко блестели на солнце латы, кольчуги…

Как во все века, Русь выслала на борьбу с опасным врагом лучших своих сынов, не полагаясь на армию наемников, жадных только на деньги.

У многих ратников за лычки шапок были заткнуты деревянные ложки.

Толпа подшучивала:

— Эй, паря! Малу ложку ухватил, голодом насидишься!

— Ништо, управимся! — беззлобно отшучивались ратники. — Нам хошь какие котлы поставь — все вычерпаем!

Два боярина, окруженные челядью, внимательно рассматривали войско.

— А кто воеводы? — спросил один.

— Царский полк сам государь ведет, Сторожевой — воевода Серебряный, полк Правой Руки — князь Андрей Курбский со Щенятевым, полк Левой Руки — воевода Плещеев Митрий Иванович, над Запасным полком поставлен Ромодановской…

— И-их, сколько стратигов![143] Много войска государь собрал!

— Много! Тысяч до сотни, а может, и больше наберется. Конечно, не все до Казани дойдут: надобно заставы от крымчаков поставить, по городам сторожи разместить…[144]

Мимо двигался пушечный наряд. Везли толстые тупоносые гауфницы,[145] и длинные змеи,[146] и фальконеты-сокольники, и легкие полевые пушки. Иностранцы уверяли, что ни одна армия не располагала таким множеством прекрасной артиллерии, как русская.

Осадным делам — пушкам — царь Иван всегда уделял особое внимание. Артиллерия составляла особый род войск, и царь заботился о подготовке искусных пушкарей. По зимам в присутствии Ивана Васильевича и ближних бояр устраивались опытные стрельбы, и наиболее отличившихся пушкарей царь награждал.

Русские пушкари первыми додумались ставить мелкие и средние пушки на колеса — лафеты. Это сделало московскую артиллерию наиболее подвижной, способной к быстрому перемещению с одной позиции на другую. Так полковые пушки появились впервые на Руси.

За пушками шел обоз. В телегах лежали бочки с зельем, окутанные мокрой шерстью и рогожами.

В одной из телег сидел бывший казанский пленник — оружейник Кондратий. Узнав, что готовится новый поход на Казань, он выпросился в пушкари.

— Я и стрелять могу, — уверял Кондратий начальника артиллерии, дьяка Выродкова, — и зелье готовить, и пищаль починить… Даром хлеб есть не буду! А человек я одинокий, и коли придется под Казанью голову сложить, по крайности не зря погину, а за дело русское…