Зодиак Улитки

Сложив нехитрый набор медикаментов в фирменный белый пакетик, фармацевт отдала его Семёну и широко улыбнулась постоянному покупателю. Лишь всевышнему известно, какие мысли витали в её голове, ведь Семён навещал аптеку с завидной регулярностью. По внешнему виду нельзя было сказать, что мужчина чем-то болен или хотя бы слегка недомогает. А значит, дело совсем в другом. И женщина продолжала улыбаться, каждый раз ожидая от Семёна хоть какого-то намёка, какого-то наводящего слова.

Но покупатель молча улыбался в ответ, оплачивал покупки и покидал аптеку. Фармацевт томно вздыхала, провожала мужчину взглядом и думала, что, быть может, в следующий раз-то уж точно…

Семён уверенным шагом прошёл мимо окошка сервиса ремонта электроники, не глядя, махнул рукой в сторону мужичка-азиата за стеклом и зашагал к лифтам.

Спускаясь на минус второй уровень к своему железному японскому коню, Семён прокручивал в голове план дальнейших действий. Следующие сутки обещали быть непростыми. Времени, действительно, катастрофически мало и нужно торопиться. Задача, вышедшая на первый план – найти того, кто согласится рискнуть ради человечества своей жизнью.

Муруганой уже запущен механизм порабощения людей. Очень мягким, весьма корректным способом. Люди как овцы шли в объятия своей погибели, думая, что продлевают годы жизни или спасают здоровье. Слепцы, думающие только о своей драгоценной шкуре.

Но это всего лишь природа людей. Семён это прекрасно понимал.

Как хорошо, что есть такие, как он и его друзья-байкеры, готовые ринуться на подмогу в любую минуту. И ещё где-то есть тот, кого предстоит найти в этой пёстрой толпе шумного, задыхающегося в августовской жаре, города.

Тёмную лошадку для хитрой и жестокой Муруганы.

= 7 =

Звуки, доносящиеся в бытовку, передавали практически всё, что происходило на сцене. Актёры произносили свои диалоги, то общаясь на повышенных тонах, то переходя на истерический шёпот. Иногда вдруг кто-то начинал петь и стучать по деревянному покрытию каблуками. Что-то кричал из зала режиссёр. Сегодня он был не в духе и его выкрики звучали коротко, резко, будто лай осипшей собаки. То ли простыл, то ли переусердствовал, повышая градус переживаний вчерашнего вечера. Иногда доносился еле различимый громкий шёпот помощника режиссёра, работающего суфлёром во время репетиции.

– Вы вот что, ребятки, – заговорил Лопатыч, глядя то на Серёгу, то на Саню, – сходите пока в буфет, перекусите что-нибудь. Мне с Феликсом кое-что обсудить нужно с глазу на глаз.

– Сокращения в театре будут, что ли? – неожиданно спросил Серёга. Саня тут же удивлённо на него покосился.

– Нет, это не про театр, – недовольно махнул рукой бригадир. – Кто про что, а шелудивый про баню.

– Мне моя работа нравится, – чеканя каждое слово, напористо сказал Сергей. – Я за неё держусь.

– Не переживай, никаких сокращений не будет, – уже спокойно продолжил Лопатыч. Всё-таки Сергей ему нравился своей злостью и нахальством. И ещё какой-то деревенской простотой, не желавшей сдаваться на милость городской расчётливости и цинизму. – Я вам за все понедельничные мероприятия выбью у директора премию.

– Всем? – восторженно спросил Саня.

– И за каждое, – утвердительно кивнул Лопатыч. И тут же выудил из нагрудного кармана спецовки, непонятно откуда там взявшуюся, пятисотку и протянул её Серёге. – Пусть это будет затравкой. Вы цeните свою работу, а я ценю своих работников. Час можете спокойно отдыхать. Только коньяк не берите. Договорились?

– Естественно, – согласился Серёга, забирая плавным жестом купюру. – Санёк, есть хочешь?

– Очень, – широко улыбаясь, ответил коллега.

– Значит, устроим праздник живота.

Бригадир хмыкнул. А Феликс на всякий случай предупредил:

– Не обжирайтесь только. Нам ещё декорации убирать.

Саня кивнул, а Серёга лишь сверкнул глазами.

И когда ребята ушли, стуча подошвами по железным ступеням крутой лестницы, Леонид Палыч показал движением подбородка на стул.

– Садись, Феликс. Мне есть, что тебе рассказать. А заодно и спросить кое о чём. Поверь, разговор будет интересный и содержательный.

Феликс сел, положив локоть на потёртую на углах клеёнку.

– Как такое возможно? – сразу же спросил он.

И Леонид Палыч, конечно же, понял, о чём спрашивает Феликс. Неопределённо хмыкнув, погладил указательным пальцем верхнюю губу, словно приглаживая несуществующий ус, и, наконец, заговорил.

– Примерно полтора года назад, в феврале прошлой зимы, мы узнали с Тасей, что у неё рак. Я мало чем отличаюсь от всех остальных людей, – Лопатыч глянул на свою ногу, – в эмоциональном плане. Для меня это прозвучало из уст доктора областной больницы громом среди ясного неба, как приговор для поднявшегося на эшафот. Тася восприняла эту новость, я бы даже сказал, спокойно. Даже стойко. Только как-то сразу замкнулась, стала тихой-тихой, словно сразу осознала, что догореть нужно без лишнего треска, без копоти, достойно. Я же, в отличие от неё, просто сходил с ума. Никак не мог поверить, что любимая Тасенька вот так просто возьмёт и тихонечко уйдёт от меня. Мой лучик, мой свет в окне. Я отказывался верить до конца…