Зоя. Том первый

Евдокия со слезами на глазах смотрела на свои исхудавшие руки, на трясущиеся всё время пальцы. Григорий успокаивал её. Говорил, что она самая красивая. Что нет на свете стройнее и прекраснее женщин. Но жена не верила, она знала правду, смотрела на свой разрастающийся живот и молила Бога, чтобы всё поскорее закончилось. Джан приходил каждый день. Он делал Евдокии массаж, слушал, как бьются сердечки малышей. А потом Григорий уговорил Джана временно переехать к ним. Китаец поселился в комнате Зои.

К концу июня Евдокия совсем перестала вставать. Лежала то на одном, то на другом боку. Иногда ночами живот сжимало так, что она кричала во всё горло. Джан был обеспокоен. Всё считал, высчитывал, измерял живот, делал запись у себя в книге.

С каждым днём китаец становился всё задумчивее. Он отменил все свои дела, взял небольшой отпуск и уже ни на секунду не отходил от Евдокии. Роды у неё начались неожиданно в первых числах июля. Григорий был на работе.

Джан пробежался по соседям и, найдя того, кто передаст Григорию записку, вернулся к Евдокии. Она была бледна. Белое худое лицо совершенно не подавало признаков жизни. Время от времени Евдокия морщилась от боли, кричала, а потом опять становилась белой и неподвижной как статуя.

За время работы в больнице Джану уже доводилось принимать роды, но вот двойня с его помощью ещё никогда не появлялась на свет. Джан нервничал. То, что роды начнутся раньше срока, он давно понял. «Устало тело Евдокии носить в себе своё продолжение и решило освободиться от всех мучений», – думал он.

Григорий вернулся домой, когда первый ребёнок уже появился на свет, и Джан заботливо положил его на грудь Евдокии. Детский крик заполнил комнату. Кирьянов старший, разуваясь, услышал крик, упал на колени и от самой двери прошагал на коленях до кровати, на которой лежала его измученная Дунечка. У Григория слёзы лились градом.

– Мальчик, Григорий Филиппович, – сказал ему Джан.

Григорий встал с колен, начал целовать мокрые от слёз щёки жены. И вдруг она стала белеть прямо на глазах. Джан тормошил её, слушал пульс.

– Молись, Гриша, – крикнул он во всё горло и припал к Евдокии. – Давай, давай, очнись…

Евдокия начала кашлять. Джан давил ей на живот, проверял пульс, давил опять.

– Молись, Гриша, – говорил он уже шёпотом.

Крик второго ребёнка словно вернул Евдокию из забытья. Обессиленный Джан лёг рядом с кроватью на пол. Свернулся калачиком, дышал тяжело.

Григорий положил второго сына на грудь Евдокии. Она улыбалась. Оба ребёнка кричали, Джан наконец-то встал. Завернул детей в подготовленные пелёнки и приложил их к материнской груди. А сам начал прибираться. Малыши быстро засопели.

Евдокия, глядя на свою пустую грудь, обеспокоенно прошептала:

– Чем же я вас кормить буду?

Джан улыбнулся и произнёс:

– Не беспокойся, Евдокия, хватит им твоего молока. Им теперь забота твоя нужна и тепло. Раненько они родились, маленькие совсем, – и обратился к Григорию. – Молись, Гриша…

                                         * * *

Николай выбежал на улицу. Его сердце бешено колотилось. Новость о свадьбе Таисии совершенно помутила его рассудок. Он пошёл на кладбище, сел около могилы отца. Уже начало темнеть, а он всё не уходил. Лёг прямо на землю и уснул. Утром проснулся оттого, что кто-то тыкал его в бок. Николай резко подскочил и увидел старика.

Тот продолжал тыкать его своей клюкой, но уже не в бок, а в ногу чуть выше колена.

– Спать негде? – спросил задумчиво старик.

Николай оглянулся, с трудом вспомнил, как оказался на кладбище.

– Негде, – ответил он.

– Ну пойдём ко мне, – предложил старик.

Николай покачал головой, мол, не пойдёт.

– Пойдём, пойдём, – настаивал старик и протянул Николаю руку.

Тот как заворожённый пошёл вслед за стариком.

Вдруг ему показалось, что он маленький мальчик. Мать держит его за руку, они идут через поле на кладбище, где похоронена бабушка.

Мать говорит:

– Приходи к ней не только, когда тебе плохо, но и когда хорошо. Ведь она видит нас, помогает чем может. Она ждёт.

Николаю 7 лет, он не понимает, что значит плохо, он просто держит за руку мать и думает, что плохо ему никогда не будет.

Николаю 11 лет. Отец тащит его на руках через поле. Рядом идёт мать, крестится, теребит платок. У Николая жар несколько дней. Ничего не помогает, он бледный, не ест и не пьёт.

Мать ругает отца за то, что тот не хотел идти раньше. Николай как тряпочка лежит на руках Прохора. Мать припадает к холмику, заливается горькими слезами. На следующий день жар спадает.

Николаю 14 лет. Мать сильно болеет. Она ходит на кладбище одна. Ходит из последних своих сил, а потом резко идёт на выздоровление.

Николаю 19, мать упрашивает отца сходить с ней на кладбище. Боится, что сама не дойдёт, ослабла совсем. Прохор отмахивается. У Николая свои дела: революционный комитет, любовь с Таисией, он почти не ночует дома. Мать просит его сходить с ней, но он отказывается, опровергает перед матерью существование Бога.