Золи

Однажды он предложил ей постоянно носить с собой книгу, чтобы победить представления гадже о ней. Даже если б она ее не читала, другие бы это увидели. «Этого достаточно, — говорил он. — Просто пусть видят тебя. Порази их, записав все».

Как будто книгами можно остановить резню. Как будто они могут стать чем-то большим, чем арфы и скрипки.

В арке дверь, с потолка свисает шнур звонка в красном бархатном чехле. Шнур заканчивается холодной на ощупь кисточкой. Дверь открывает женщина в вышитом платье, на ногах тапочки, волосы под синей сеткой. Она выглядывает, наклонившись, за дверь, смотрит в переулок и одним быстрым движением втаскивает Золи в прихожую.

— Да?

— У меня есть несколько вещей.

— Я не покупаю, — говорит женщина.

В темноте дома сияет единственный луч света, он падает на буфет с большими фарфоровыми тарелками.

— Мой дедушка много раз бывал здесь, — говорит Золи. — Станислаус. Вы знали его под этим именем.

— Понятия не имею, о ком вы говорите.

— Тогда здесь все было иначе, но вы знаете его под этим именем.

Женщина берет Золи за плечи, поворачивает ее, смотрит на ноги.

— У меня есть и хорошие лошадиные зубы.

— Что вы сказали?

— Я пришла продать свои вещи, вот и все.

— Ох, люди, погибель вы моя.

— Но она придет не раньше, чем вы завладеете всем, что мы имеем.

— Для цыганки у вас слишком болтливый рот.

— Мне терять нечего.

— Тогда уходите.

Золи делает несколько шагов к двери. Лязгает, поворачиваясь, шарообразная дверная ручка. За дверью в переулке — тишина. За спиной Золи слышит голос женщины, раз, другой, тон все выше, но говорит она не спеша:

— А если бы я заинтересовалась тем, что у вас есть?

— Я вам уже сказала, все самое лучшее.

— Я так часто это слышу, что у меня даже уши устали.

Золи закрывает дверь, щелкает замок. Она развязывает огромный узел из простыней Свона. Женщина притворяется равнодушной, надувает щеки и, отдуваясь, выпускает изо рта воздух.

— Ясно, — говорит она, встряхивает связку ключей и ведет Золи через анфиладу комнат, отделанных темными панелями, в заднюю гостиную, где на высоком табурете сидит бородатый человек. У него на шее висит что-то вроде маленькой чашки. Перед ним разложены карты таро. Он втягивает под жилетом живот. Широко взмахнув рукой, достает носовой платок и сморкается, затем убирает платок в карман. Золи следит за ним с дрожью отвращения.

— Да?

Золи кладет на поцарапанный деревянный стол приемник Свона. Ювелир опускает голову, нажимает на кнопку, крутит ручки настройки.

— Бесполезная вещь, — говорит он.

Потом рассматривает заднюю поверхность рамы от картины и надувает губы:

— Вы попусту тратите мое время.

— А это?

Золи кладет на стол золотые часы Свона и расправляет оба конца ремешка.

Ювелир вставляет в глазницу монокль, висевший у него на шее, и рассматривает часы. Дважды при этом он поднимает взгляд на Золи. На столе лежит нож с выкидным лезвием и черной рукояткой из оникса. Ювелир открывает заднюю крышку часов и смотрит на механизм, пружину и шестеренки. Затем закрывает крышку, сучит пальцами и, широко разведя руки, кладет их на стол. Руки, замечает Золи, стариковские — в пигментных пятнах.

— Много дать за них не могу.

— Я торговаться не буду, — говорит Золи.

— Вещи все английские.

— Я возьму две сотни.

— Я не могу их продать, они иностранные.

— Двести. Не меньше.

Ювелир отдувается.

— Сто пятьдесят.

Он отпирает ящик стола, вынимает длинный кожаный мешочек и медленно, перекидывая костяшки на деревянных счетах, отсчитывает купюры. Кладет на стол еще десять и замечает с ухмылкой:

— Похоже, деньги вам нужны.

— Это плохая цена.

— Идите в другое место, женщина.

— Некуда идти.

— В таком случае это хорошая цена, не так ли?

Он пододвигает к ней по столу купюры, убирает кожаный мешочек обратно в ящик, поворачивает ключ в замке, хихикнув, тянется к гроссбуху и делает запись. Потом встает и сцепляет руки за спиной.

— Итак? — говорит он и взмахивает носовым платком.

Золи успевает пройти половину переулка, когда ювелир выскакивает из дома. У него походка тучного человека. Она слышит, как шаркают по мокрому тротуару его ботинки, слышит его тонкий голос. Он зовет ее.

Она бросается к многолюдной улице. Здесь, на рынке, который вот-вот закроется, складывают парусиновые палатки, разбирают, вынимая ножки, столы. Несколько тощих рыбешек лежат во льду. Полдюжины картофелин на весах. Петляя между столиками, Золи пересекает рынок, поворачивает в переулок, возвращается, обходит еще два лотка и прячется за большим желтым контейнером.

С противоположного конца рынка до нее доносятся крики ювелира. Вокруг нее в тени много мусора, стоит сильный запах. Золи, тяжело дыша, садится на корточки, на мгновение поднимает голову, заглядывает за металлический край контейнера. У одного прилавка крупный крестьянин в белом фартуке, продающий картофель, делает ей знак подождать.

«Раньше я носила золотые монеты в волосах, — думает она. — Мы были честны. Мы не воровали».