Золи

Золи открывает глаза. Дорога мерцает в тумане, но нет ни смеха, ни криков, ни плещущегося сзади эха. Она чувствует подтек слизи на шее, утирает его, склоняется к траве и проводит по ней влажными пальцами, которые все еще пахнут детьми.

Конка не плюнула.

Она не перешла дорогу и не прокляла Золи.

Хоть так.

Этого почти достаточно.

Пройдя чуть дальше, Золи останавливается на обочине дороги, наклоняется и трогает консервную банку — каша, ягоды и кусок мяса, все не протухшее. Она подносит пальцы ко рту и чувствует запах детей. «Я не буду плакать. После суда я плакала только однажды. Но больше не буду».

Золи наклоняется за консервной банкой и под ней видит обрубленную монету — Конка носила такую в волосах.

Дни проходят в яростной пустоте. По зимнему небу быстро ползут облака. Снежинки падают на лицо и тают. Золи спускается с крутого берега к ручью. На тонком льду блестит солнце. Листья осоки заключены в ледяные чехлы. Она подходит к воде, снимает сапог, разбивает им лед, разгоняет палкой обломки и трогает ледяную воду пальцами.

Золи с глубоким вздохом погружает в воду лицо — так холодно, что скулы сводит.

Она осторожно снимает носки. Мозоли загрубели, ни один из порезов не нагноился, но то, чем она забинтовала ступню, стало частью кожи. Золи медленно погружает ноги в жгучий холод воды и старается отделить тряпки. Кожа отрывается вместе с ними. Потом над небольшим костром она отогревает пальцы, прижимает лоскуты оторванной кожи к плоти, обрабатывает свои раны.

На холодный, открытый ветрам берег прилетают кормиться мелкие птицы. Она следит, на какие деревья они садятся, не осталось ли там листьев, нет ли ягод, затем отправляется собирать пищу. Что попадется. В грязи она находит мертвого воробья. Диких птиц есть запрещают обычаи, но что такое теперь обычаи? Она протыкает старого мертвого воробья заостренной веточкой и жарит его на слабом огне, поворачивая снова и снова. Она понимает с первого же глотка, что воробей непригоден в пищу, он гнилой, старый и бесполезный. И все же голод не позволяет выбросить его, она разрывает зубами мертвечину и трогает языком то место, где у воробья когда-то билось сердце.

Крошечный желтый клюв лежит у нее на ладони, она поворачивает его и бросает в огонь.

Золи садится на корточки у костра и мысленно благодарит зажигалку. Надо использовать ее с умом. Вскоре бензин в ней закончится. Маленькие костры незаметны. Их можно разводить прямо под собой, чтобы согреться. Маленьким кострам комендантский час не страшен.

Чувствуя бурление в животе, Золи мечется и крутится в темноте под одеялом Свона.

Утром, когда диск солнца стоит в кронах деревьев, она встает. Голова кружится. С ветки сосны на нее безразлично смотрит скопа — длинная изогнутая шея, двигаются только глаза. Можно подумать, что ветка специально создана для этой птицы. Она склоняет длинную голову на сторону, чистит перья, а затем лениво улетает в лес.

Через несколько минут Золи видит скопу на берегу ручья. В ее клюве рыба. Золи осторожно тянется к костру, терпеливо выбирает палку и кидает. В скопу попасть не удается, но палка скользит по льду и попадает в жаркие угли. Птица поворачивается, чтобы посмотреть на Золи, роняет рыбу, расправляет крылья и улетает за камыши. Золи нетвердым шагом идет за рыбой. Она длиной не больше ее ладони.

— Не могла побольше поймать! — говорит она вслух.

Звук собственного голоса удивляет ее. Она быстро осматривается по сторонам, как будто кто-то может ее услышать.

— Слышишь? — говорит она, оглянувшись еще раз. — Большая рыба была бы более щедрым подарком. Ты меня слышишь?

Она складывает костер и говорит сама с собой. Съедает белое рыбье мясо, облизывает кости, затем снова окунает ноги в ручей. Еще один день, и все заживет. «Я могу идти и идти: долгие дороги, ограды, столбы. Никто и ничто меня не поймает, даже звук собственного голоса».

Еще несколько дней назад она изумилась, когда у милицейского поста ей без всякой причины пришло в голову сказать, будто она идет в Париж. Но сейчас она воспоминает это слово и взвешивает его на языке.

— Пари-и-иж.

Она говорит протяжно, будто создавая из звука широкий элегантный проспект.

На следующее утро она закладывает в сапоги Свона носки с сухим мхом и отправляется вдоль берега ручья, глядя, не появится ли где-нибудь скопа, важная, безмятежная. Золи ожидает, что скопа появится и сделает что-нибудь впечатляющее — например, спустится вниз по течению ручья на льдине — но вокруг ничего не шевелится.

Она находит дубовую ветку, расширяющуюся на конце, поднимает ее и пробует использовать как трость. Ветка не выдерживает ее веса, гнется, и Золи потрясает ею в воздухе.

— Спасибо, — говорит она, ни к кому не обращаясь, и бьет по дороге своей новой тростью, выдыхая в утренний воздух облака белого пара.