Золи

— У нас теперь новая крыша, — продолжает Золи. — Электрические огни, в любое время можно включить, проточная вода. Новые директивы пойдут нам на пользу. Хорошие времена наступают. Вожди к нам добры. Я всего-то и хочу, что найти ящик, только и всего. Вы не видели моих вещей?

Старший устало отталкивается от печи и садится, в руках у него миска каши с кусочками мяса.

— Врешь, — говорит он.

— Синий лакированный ящик с серебряными замками, — говорит она.

— Для цыганки ты плоховато врешь.

К окну подкрадывается свет. Занавесок нет, замечает она, в хижине не чувствуется женской руки. Золи позволяет острию ножа впиться в подушечку согнутого пальца.

— Как тебя зовут? — спрашивает молодой.

— Елена.

— Врешь.

Старший наклоняется к ней, он серьезен. У него серые глаза.

— Проезжал тут у нас один на двухтактной «Яве». Англичанин. Искал тебя, говорил, ты пропала. Будто бы ищет тебя повсюду. Видели его на лесной дороге. Хочет положить тебя в больницу. Похоже, ему бы самому хорошо в больницу лечь, разъезжает здесь со сломанной ногой. Небритый. Говорил, тебя зовут Золи.

Он толкает миску с кашей по столу, но Золи к ней не прикасается.

— Мне правда надо найти ящик. Там столько ценного.

— Он говорил, ты высокая и с «ленивым веком». Сказал, что ты будешь в темном пальто и, может, с золотыми часами. Закатай рукав.

— Что?

— Закатай рукав, твою мать! — говорит молодой.

Он проходит по комнате, хватает Золи за рукав и задирает его до локтя. Нож со стуком падает на пол. Парень наступает на него, потом поднимает, пробует большим пальцем лезвие и поворачивается к старшему:

— Я тебе говорил. Вчера вечером. Говорил я тебе, на хрен.

Старший еще ниже наклоняется к Золи.

— Знаешь его?

— Кого?

— Не валяй дурака!

— О часах ничего не знаю, — говорит Золи.

— Он сказал, это отцовские. Ценная вещь.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Хотел купить бензин для мотоцикла. Не больно грозный. По-словацки говорит забавно. Заливал мне, что вырос здесь, но меня не проведешь. Так это правда, что он говорил? Почему у тебя мужское имя?

Золи следит, как младший сбривает волоски на предплечье, присвистывает, поражаясь остроте лезвия. Старший снимает шапку. В его жестах есть что-то мягкое и сострадательное. Седеющие влажные волосы прилипли к коже. Когда он наклоняется вперед, она видит пульсирующую вену у него на шее.

— Его дал мне дедушка, — говорит она наконец. — Так звали его отца.

— Так ты настоящая цыганка?

— А ты настоящий лесоруб?

Старший смеется и барабанит пальцами по столу.

— Что сказать? Нам платят за кубические метры.

Так, думает она, трудовой лагерь для заключенных. Работают тут и зимой, и летом. Минимум охраны. С утра до ночи сортируют лес, оценивают его, рубят, взвешивают. Она смотрит, как младший встает и идет к двери, вытаскивает из штанов, висящих на ней, сверток из клеенки, развязывает на нем веревочку, достает колоду игральных карт и подталкивает их по столу к Золи:

— Погадай на счастье.

— Что?

— Не будь суеверным идиотом, — говорит старший, смахивая карты со стола.

Молодой поднимает их с пола.

— Ладно, предскажи нам будущее, — просит он снова.

— Я не предсказываю, — отвечает Золи.

— Тут одиноко, — настаивает молодой. — Я всего-то и хочу, чтобы ты мне предсказала.

— Заткнись! — приказывает старший.

— Я только сказал, что здесь одиноко. Разве нет? Правда одиноко.

— А я тебе говорю, заткнись, Томас.

— Она денег стоит. Ты же слышал, что он сказал. Что заплатит нам за нее. А ты сказал…

— Заткнись и оставь ее в покое.

Золи смотрит, как старший подходит к небольшой книжной полке, берет с нее том в кожаном переплете, возвращается к столу и открывает его.

— Можешь это прочесть? — спрашивает он у Золи.

— Христос едет верхом! — говорит молодой.

— Можешь прочесть?

— Да.

— Да на хрен! — опять встревает молодой.

— Сейчас ты вот здесь, — показывает старший. — Вот здесь. Это старая карта, так что можно подумать, что это Венгрия, но нет. Вот где Венгрия, вот здесь. А в другую сторону, сюда, это Австрия. Тебя сначала застрелят, а потом увидят. Тысячи солдат. Понимаешь? Тысячи.

— Да.

— Лучше всего перейти границу через это озеро. Глубина всего метр, даже посередине. Тут и проходит граница, через середину. Патруля в лодках на озере нет. И не утонешь. Застрелить могут, но не утонешь.

— А это что?

— Это прежняя граница.

Он закрывает книгу и наклоняется к Золи. Молодой переводит взгляд со старшего на женщину, как будто они разговаривают на непонятном ему языке.

— Вот хрень, — вмешивается он. — Она денег стоит. Слышал, он обещал вознаграждение.

— Отдай ей нож.

— Ни хрена!

— Отдай ей нож, Томас.

Молодой пускает нож по полу, Золи поднимает его и пятится по каменному полу к двери. Тянет ручку вниз. Заперто. Ее охватывает отчаяние. Старший встает, подходит к двери, наклоняется, поворачивает ручку вверх, дверь открывается. В хижину врывается холодный ветер.

— И напоследок, — говорит старший, — ты действительно поэтесса?

— Я пою.

— Певица?

— Да.

— Это не одно и то же?

— Нет, вряд ли.

Все трое выходят на режущий глаза утренний свет.

Старший протягивает руку:

— Йозеф.

— Мариенка Бора Новотна, — говорит она и, помедлив, добавляет: — Золи.