Золя

Материалов так много, что пришлось заказать подвижную этажерку особой конструкции — только так можно было разобраться в этом хаосе документов. Но самое главное — беседы с очевидцами, знакомство с записными книжками старых вояк. Золя мог бы составить небольшую воинскую часть — столько у него добровольцев, помощников, желающих рассказать о страшных днях поражения Франции. Все это пригодилось, потому что его обвиняли в антипатриотизме, ловили на мелких погрешностях. Не обошлось и без клеветы. Некий Танер прислал из Германии в «Фигаро» письмо. Он заступался… за французскую армию, обвиняя автора «Разгрома» в умалении силы французского оружия. То-то обрадовались некоторые французские генералы! А дело обстояло просто. Немцам хотелось показать, что они разгромили достойного противника, и тем самым возвеличить свою победу. Золя разгадал этот маневр и ответил.

Еще один немец-издатель включил в предпринятое им издание «Разгрома» оскорбительные для французов иллюстрации. Золя и в этом случае пришлось обороняться и протестовать. Но общая оценка романа была восторженная. Золя читал подписи под похвальными рецензиями: Фаге, Баррес, Пелисье, Верлен, Франс и даже Леон Доде. Ни одной «жабы». Роман переводили почти на все европейские языки, его читали в Америке. «Успех, которым пользуется книга, превзошел все мои ожидания, и я бесконечно счастлив». (Золя — Альфреду Брюно,8/VII 1892 г.).

«Разгром» является логическим завершением социальной эпопеи Золя. Во многих романах, которые создавались в восьмидесятых — начале девяностых годов, писатель относил события к последним дням империи и, пользуясь прямыми намеками и символикой, давал читателю почувствовать близость неизбежной развязки. Круг замкнулся. Раздираемая социальными противоречиями, Вторая империя ринулась в последнюю авантюру и завершила свое бесславное существование. И надо же так случиться, что роман, который по окончательному плану должен был завершить «Ругон-Маккары» (социальную историю империи), появился почти в самые дни печального юбилея — двадцатилетия седанской катастрофы. Создавая «Разгром», Золя думал и об этом событии, и о происках военщины, использовавшей траур Франции в своих интересах, и о близком окончании «Ругон-Маккаров», и о своем отношении к войне. Когда-то он написал рассказ «Кровь» и поместил его в «Сказках Нинон», рассказ наивный, построенный на примитивных аллегориях, снах, символах. Четыре солдата расположились на ночлег после боя, и каждый из них увидел сон. Одному приснилось, как маленький ручеек крови стал широкой рекой, а та превратилась в безбрежное кровавое море; другому пригрезилось омерзительное убийство, против которого восстало все живое; третий увидел во сне людей, убивающих друг друга из-за любви, из-за жрецов, из-за царя, из-за всевышнего; четвертый — распятого Христа… «Скверное наше ремесло, — сказал один из солдат. — …Я знаю такой уголок, где плуги нуждаются в рабочей руке. Хотите ли попробовать трудового хлеба?» И все четверо выкопали большую яму и погребли там свое оружие, чтобы обратиться к новой, мирной жизни.

За восемь дней до франко-прусской войны Золя поместил в «Ла Клош» очерк, заканчивающийся словами: «Будь проклята ты, война, обрекающая Францию на слезы». Но не всякую войну следует осуждать. В статье «Да здравствует Франция!» Золя прославит истинного патриота, отправляющегося на фронт, чтобы отдать свою жизнь не за интересы империи, а за интересы Франции. Свое отношение к войне Золя не раз выскажет и в «Марсельском семафоре», где его сотрудничество продолжалось несколько лет. В журнале «Вестник Европы» (1877 г., книга 6) он поместит статью «Мои воспоминания о войне», в которой также проведет черту между милитаризмом и патриотизмом. «Без сомнения, война — ужасное дело. Жестокое зрелище — международные войны. В наших гуманных мечтах о прогрессе война должна исчезнуть в тот день, когда нации мирно обнимут друг друга. Но сейчас даже философы, проповедующие мир, берутся за оружие, если отечество в опасности». Войне посвящен патриотический рассказ «Осада мельницы», войне посвящена и статья «Седан», о которой уже говорилось.

Золя много размышлял о войне, и эти размышления далеко не просты. Осуждая войны, Золя не встает на путь непротивления, на позицию пацифизма. Войны бывают всякие, и он делит их на «династические и национальные» («Мои воспоминания о войне»). Война, затеянная Наполеоном III, чужда народу, но, когда реакционная прусская военщина вторглась в пределы страны, именно народ поднялся на защиту родины, и его борьба стала справедливой.