Золоченые

– Что же это, еще одна сладкая крошка? – подступает он ближе.

Я тут же отшатываюсь на шаг. Как же я так сглупила? Мужчины из других деревень не привыкли видеть женщин без сопровождения и могут предположить самое ужасное.

– Простите, я должна идти, – шепчу я, а он хватает меня, прежде чем я успеваю отскочить, пальцы жадно тянутся к пуговице, что скрепляет верх моего плаща.

– Ну не надо так, крохотка. Будь хорошей девочкой, сними-ка плащ, дай нам посмотреть, зачем мы сюда… – Широкие руки отрывают его от меня, не давая закончить фразу.

Я поворачиваюсь; на мужчину сверху вниз пристально смотрит Ионас, старший сын старейшины Олама, деревенского главы, и на его лице нет ни следа его обычной легкой улыбки.

– Если хочешь в бордель, то он дальше по дороге, в твоем городе, – произносит Ионас, сверкая голубыми глазами. – Тебе, быть может, лучше вернуться туда.

Одной разницы в их росте достаточно, чтобы мужчина заколебался. Пусть Ионас и считается самым красивым юношей нашей деревни, с его-то светлыми волосами и ямочками на щеках, он еще и среди самых крупных, массивный, как бык, и такой же грозный.

Пришелец с раздражением сплевывает на землю.

– Не кипятись, мальчик. Я всего лишь малость пошутил. Она ж даже не северянка, ради всего святого.

От неприятного напоминания в моем теле напрягается каждый мускул. Какой бы я ни была тихой, безобидной, темная кожа – вечная метка моей принадлежности к южанам, ненавистным племенам, которые давным-давно завоевали северяне, вынудили его стать частью Единого царства, ныне известного как Отера. Мне поможет лишь Ритуал Чистоты.

Пожалуйста, пусть я чиста, пусть я чиста, возношу я маленькую молитву Ойомо.

Я плотнее кутаюсь в плащ, желая провалиться сквозь землю, но Ионас шагает к приезжему еще ближе, и его глаза воинственно пылают.

– Дека родилась и выросла здесь, как и все мы, – рычит он. – Ты больше к ней не притронешься.

Я таращусь на Ионаса, потрясенная неожиданной защитой. Пришлый фыркает.

– Как уже сказал, я просто пошутил. – И бросает друзьям: – Пошли лучше выпьем.

Они с ворчанием удаляются. Ионас поворачивается ко мне и Эльфриде.

– Все в порядке? – спрашивает он с тревогой на лице.

– Да. Просто немного испугалась, – выдавливаю я.

– Но не пострадала. – Теперь его взгляд устремлен на меня, такой искренний, что мне стоит невероятных усилий не съежиться от стыда.

– Нет, – качаю я головой.

Ионас кивает.

– Приношу извинения за случившееся. Мужчины порой как звери, особенно если рядом девушка, столь хорошенькая, как ты.

Девушка, столь хорошенькая, как ты…

Слова бьют в голову, как крепкий хмель, я даже не сразу понимаю, что Ионас продолжает.

– Куда направляетесь? – спрашивает он.

– В пекарню, – отвечает Эльфрида, поскольку я никак не обрету дар речи.

Она кивает на маленькую уютную постройку через дорогу от нас.

– Я понаблюдаю отсюда, – говорит Ионас. – Чтобы вас никто не обидел.

И снова устремляет взгляд на меня.

Мои щеки пылают все горячей.

– Благодарю, – шепчу я и спешу в пекарню.

Эльфрида хихикает.

Верный слову Ионас всю дорогу не сводит с меня глаз.

* * *

В крошечной пекарне уже целая толпа, как Эльфрида и предупреждала. Маски поблескивают в тусклом свете, женщины повсюду, и они покупают нежнейшие розовые пирожные чистоты и огромное количество хлебцев в форме солнца в честь события. Обычно маски просты, они сделаны из тончайших деревянных пластин или пергамента и наудачу разрисованы молитвенными символами. Однако в праздничные дни, подобные этому, женщины надевают самые затейливые, сделанные в виде солнца, луны или звезд, с геометрической точностью украшенные золотом или серебром. Ойомо – бог не только солнца, но и математики, и большинство женских масок отражают собой божественную симметрию, дабы ублажать его взор.

С этого дня я тоже начну носить маску, крепкую и белую, на пол-лица, от лба до носа, из плотного пергамента и тонкой щепы. Ничего особенного, но лучшее, что мог позволить себе отец. Может, когда я ее надену, Ионас испросит разрешения за мной ухаживать.

Тут же гоню нелепую мысль прочь.

Что бы я ни надела, мне никогда не стать такой красивой, как другие девушки деревни, с гибкими фигурками, розовыми щечками, шелковистыми светлыми волосами. Я же куда крепче, с темно-коричневой кожей, а единственное, что играет в мою пользу, – это мягкие черные волосы, которые облачками вьются вокруг лица.

Мать однажды сказала, что таких, как я, в южных провинциях считают красавицами, но здесь я больше ни от кого этого не слышала. Все остальные видят лишь то, как я от них отличаюсь. Для меня найти мужа в какой-нибудь близлежащей деревне – уже удача, но я должна пытаться. Случись что с отцом, его родня бросит меня по первой попавшейся причине.

От одной мысли, что тогда случится, меня прошибает холодный пот: до конца дней жить в непосильном труде и навязанном благочестии храмовой девы или, еще хуже, придется пойти в дом удовольствия в какой-нибудь южной провинции.

– Видела, как он на тебя смотрел? – шепчет мне Эльфрида. – Я уж подумала, сейчас схватит и унесет. Так романтично.