Золотая бабушка (СИ)

Дома тоже была напряженная обстановка. Любовь Михална хандрила. Попросила Витасю сыграть одну грустную мелодию. Настроение такое отвратительное, что не получалось и спрятаться под панцирь иронии. Во-первых, сказывалась изменчивая петербургская погода: то солнце, то дождь, то туман. Во-вторых, в старухе вдруг вспыхнул огонь воспоминаний. И этот огонь пожирал изнутри. Она смотрела в окно, а перед глазами проносились забытые картины: вот Пашка Кислый стоит под окном и ждёт её. Такой смешной со своей растрёпанной причёской. От наваждения не избавиться. Расставаться с жизнью печально, но ещё печальнее, когда жизни вообще не было. О горе, горе печальной Любови Михалны.

Мелодии, которая волновала душу старухи, Витася не знал. Любови Михалне приходилось напевать, а парню подбирать аккорды на слух. Толик заинтересовался, он любил сунуть нос в трудную загадку и найти решение. Страдал от комплексов. Да и после плохого дня лучше всего обратиться к любимому делу. И вот ребята уже сидят с двумя гитарами, пытаясь найти то самое: «Тататааа-ааа-татата-тара-ра-ааа».

Старуха не возмущалась и не называла музыкантов дураками, а напротив была очень вежливой. Она напевала мелодию столько раз, сколько её просили, терпеливо ждала. Нельзя творцов отвлекать от работы, нужно время и сосредоточенность. И тут бац! То самое. Любови Михалне не пришлось даже ничего говорить, парни всё поняли сами, когда мелодия наконец зазвучала.

Текст старуха не помнила. Да и разве это было важно? Иногда музыка так плывет, что оказывается выразительнее всяких признаний. Бабулька раскачивалась в кресле и уже совсем тихонько мычала в такт. Гитары сливались воедино. В этом была бардовская красота — нет ничего, только струны двух прекрасных девушек, которых ласкают любимые мужчины. Это была не музыка, а слёзы молодой Любаши, которой стукнули по голове граблями. И так больно… Она всё плачет и плачет, и солёная лужа превращается в океан. Некуда грести, некому утешить.

— Виталик, — вдруг Толик резко остановился, — слышишь?

Друг только молчаливо кивнул и слегка ускорился, после чего немного поигрался с аккордами, и мелодия изменилась, в ней появилось что-то совершенно новое, но пока неуловимое.

— А что если здесь вот так сделать?

— Чаго ты там делать собрался? — возмутилась Любовь Михална.

— Точно! А вот тут снова заунывно.

— Толик, послушай, — Витася наиграл мелодию.

— Просто невероятно!

— Экие дураки. Такую песню испортили, — плюнула Любовь Михална, хотя в душе её появился луч надежды, словно чья-то очень знакомая рука погладила Любашу по голове. Чья-то знакомая…большая рука.

Трое людей сидели в тёмной комнате, по которой лилась долгожданная музыка. Любовь Михална никогда не смотрела на свои руки так, как сейчас. Живые руки. Она подергала пальцами. Надо же, какие они живые. И тонкий луч света осязаемый. Старуха коснулась его и почувствовала форму, цвет и температуру. Она оглянулась на мальчиков. Они так радовались. Играли и улыбались, покачиваясь в такт. Им просто нравилось играть.

Любовь Михална не помнила, как улыбается Иван. Наверное, в молодости у него была такая же широкая улыбка, когда он стукал по своим барабанам. Интересно, почему он бросил? Мать никогда не спрашивала у него об этом.

Воспоминания: Семейный вечер

— Какой же дом из грязи лепить? Ты дурак? — Любочка прищурилась и стукнула себя по лбу. — И чего я вообще спрашиваю. Как будто не знаю, что дурак.

— Будет тебе, Люба. Красиво сделаем макет нашего идеального дома.

Пашка плюхнулся на землю и принялся сгребать грязь, получился миниатюрный вулкан. Девушка присела на карточки. Она наблюдала, как молодой человек с любопытством ребёнка рассматривает комья земли.

— У тебя штаны грязные будут, потом не отстирается.

— И ладно. Буду ходить с пятном на заднице, тоже мне беда. Зато какой дом отгрохаем.

Любочка посмотрела на Пашку и тяжело вздохнула. Как будто кто-то вообще способен научить его уму разуму.

— Встань, пожалуйста, я быстро сбегаю за газетами. Тогда вместе дом и «отгрохаем».

Парень вскочил и отряхнулся.

— Да ну. Бежать тебе долго придётся. Я же на велосипеде. Быстрее будет.

Прошла секунда, и Пашки уже не было видно на горизонте. Люба смахнула пот со лба: в последнее время парень был утомительно бодр. Иногда на него находили «фазы счастья». Тогда он становился невмоготу разговорчив, хотя это было несвойственно его натуре. Обезумевшее состояние подогревалось и успехами на скульптурном поприще. Его работу очень тепло приняли на последней выставке. Теперь постоянно куда-то звали и всюду расхваливали его талант. Талант-то у него всегда был, но просто раньше важные шишки о нём не говорили, это немного вскружило голову начинающему скульптору. Любочка предложила Пашке развеяться в деревне у их подружки Лёли. Он согласился, не раздумывая. Похоже, его самого отягощала «фаза счастья». Обычно, чем бодрее он был в этот период, тем дольше приходилось потом отсыпаться.