Золотая бабушка (СИ)

— Как чего! С родителями приехали. А ты уже и забыла обо всём, — Оксана бросила презрительный взгляд на Любу. — Здрасьте, — но Люба отвечать не стала, чтобы ненароком не выцарапать глаза этой стерве. — Пойдём…поговорим, — вновь обратилась Оксана к брату. Тот пожал плечами и отправился за сестрой, попросив Любу поставить велосипед в сарай.

Любочка смотрела на спины Кислых и поняла, о чём будет разговор. Рядом стояло ведро с водой, и девушка глянула на своё отражение. Она была такой обыкновенной. Простая девчонка с крайнего севера. Да, её узкий разрез глаз был нов для местных, но всё же это не значило, что за одну только азиатскую внешность она сможет войти в ИХ круг. Кислые были известны (в узких кругах). По крайней мере, старались вести богемный образ жизни. Быть интеллигенцией. И спины у них были… Несмотря на очевидный недостаток харизмы Оксаны, та ходила с осанкой настоящей аристократки. Люба бросила велосипед и побежала за Кислыми. Окна были нараспашку, поэтому услышать разговор не составило труда.

Это было не совсем в стиле Любы, но тогда ею овладел неведомый доселе зверь… то ли зависть, то ли жалость.

— И ты собираешься её познакомить с родителями? — спросила Оксана брата.

— Можно, — строго ответил он.

— Ты понимаешь, как они на тебя посмотрят и что скажут?

— Думаю, ничего. Это не их дело.

— Нет, это их дело. Это НАШЕ дело. Дело НАШЕЙ семьи. Я тебе уже много раз объясняла, но ты такой упрямый. Ты хоть понимаешь, что с младенчества помолвлен?

— Боюсь, я тогда не мог отказаться. Хотя думаю, что пытался.

— Не ёрничай, Павел! Ты прекрасно понимаешь, что будет для всех нас, если ты откажешься от помолвки. Нашу семью занесут в чёрные списки. Никаких выставок, Павлик. Баста! Ни тебе, ни мне, ни отцу, ни матери. Ты загубишь не только свою жизнь, но и нашу, понимаешь ты это?! Нашёл себе какую-то замухрышку страшненькую! И всё теперь! Голова кругом! — Оксана начала переходить на визг, но быстро взяла себя в руки. — Мне тоже не прельщает, что моя жизнь зависит от твоего благоразумия. Все мы знаем, что у тебя нет благоразумия. Но хотя бы преданность? Я не прошу тебя бросать твою замарашку. Можешь сейчас просто не вести её к родителям? Приди с нами поужинать один. Будем надеяться, что либо ты когда-нибудь передумаешь и женишься на Аделине, либо она передумает выходить за тебя.

Ответа Люба не услышала, потому что попросту сбежала. Ей и не хотелось знать, что скажет Пашка. Девушка схватила велосипед и повезла его в сарай, а там уже зарылась в стог сена и зашмыгала носом вдоволь.

— Истедура, бесталанная болонка. Только о шкуре своей печётся, плоская марашка, — бурчала проклятия Люба. Она сидела в сене, сжавшись в комочек. Травинки сползали на неё, превращая в чучело. Почему Пашка не рассказал, что не так уж и свободен? А то как ухаживал! Какие слова говорил! Всё хвостом за Любой плёлся: какая ты красивая, какая ты удивительная, какая ты мудрая. Получается, лапшу на уши вешал? Люба-то как поверила… Эх, не похож Пашка на такого подлеца.

Так бы девушка потонула и задохнулась бы от злости и обиды, если бы вихрь не ворвался в сарай. Это была Лёля. Увидев шевелящуюся гору, она вскрикнула и направила вилы в сторону неизвестного монстра. Ещё пара секунд и кирдык.

— Аррра! Да это же я! — воскликнула Люба и выбралась из-под сена, Лёля вздохнула и опустила вилы.

— Ну даёшь! Я почти окочурилась. Чё чудишь?

— Да ничего, — Люба отряхнулась и принялась вытаскивать сено из волос. Занятие это оказалось не простым, так как у девушки волос был ладный, густой. Лёля посмотрела на потуги подруги, сплюнула и принялась помогать.

— Чуется мне: тяжко на сердце тебе, — сказала Лёля, Люба промолчала.

Было тошно. От самой себя тошно, потому что подслушала разговор и пошла против своих принципов. Мерзко, потому что в глубине души она завидовала Оксане из-за её происхождения. Всё было бы проще, будь и Люба из семьи интеллигентов. Тоскливо, ведь мог Пашка пойти на этот ужин. Прямо сейчас.

Девушка не понимала, чего хотела. Чтобы он ворвался сюда в сарай, подхватил её на руки и сказал, что весь мир ему не мил без неё? Или наоборот, чтобы он вернулся после ужина и честно признался во всём Любе? Мол, так и так, обручён не по своей воле, но деваться некуда. Он ведь мог остаться без работы. А Люба хорошо знала, что для Пашки значили его скульптуры. Девушка ведь и это в парне любила: обезумевшую страсть к искусству, страсть такой сил, что ураган позавидовал бы.

Может, Люба вообще ничего не хотела знать? Просто вернуться на полчаса назад… в закат.

Лёля убрала последнюю травинку и обняла подругу, нежно так погладив по голове, словно слышала все мысли Любы.

— Не дай трудностям испортить тебе жизнь. Жизнь хороша, ведь она одна у тебя такая.

Иногда Лёля выдавала философские фразы. Есть такие люди, у которых внутреннее чутьё сильно развито, с самого рождения мир для них — открытая книга.

— Вот тебе и на. Оставил на секунду и уже потерял в чужих объятиях, — в сарае появился Пашка с нестираемой ухмылкой. Может, Лёля и была права. Чёрт с этими мыслями. Надо жить.