Золотая бабушка (СИ)

Кислый тяжело улыбнулся, оправдывая нашу фамилию. Он уже не выдерживал разлуки с Любовью Михалной. Хотя между ними сейчас ничего и не было. Он даже начал чувствовать запах её рук. Аромат преследовал повсюду. Я, конечно, не говорила, что просто начала пользоваться тем же мылом, что и Любовь Михална, вкусы которой в таких вещах никогда не менялись. Кислый пытался прислушаться к аромату, но не находил источника. Наваждение. Мысли теперь занимали одни только воспоминания.

***

— Он тебе так прямо и сказал, что хочет с ней встретиться? — опешил Толик, когда я внезапно примчалась к нему с Васьки почти бегом.

— Спросил, где Любовь Михална «гуляет».

— И что ты ему ответила?

— Ответила, что можно устроить её прогулку на завтрашнюю выставку на Манежке.

— Значит, нам надо туда её заманить.

— Ты не хочешь ей рассказать, что там будет Кислый?

— Она не пойдёт, — сказал Витася, который всё это время тихо стоял в сторонке.

— Любовь Михална избегает старую любовь, как избегала краски, но теперь вот нарисоваться не может. А что если также получится с твоим отцом? Что если она отвергает его, потому что потом не сможет отказаться от Кислого?

Мы замолчали так, словно кто-то умер.

Предчувствуя наш замысел, Любовь Михална рьяно отказывалась от «погулять». Сначала она оправдывалась нежеланием сталкиваться с богемой. Потом ссылалась на боли в ногах. Название выставки сочла безвкусным. Японцам мало доверяла, а мероприятие было сосредоточено на укрепление русско-японских отношений. Вскоре ей больше нечего было сказать, кроме «да ну я не хочу». Толик чуть ли не на коленях ползал, но женщина была непреклонна.

— Любовь Михална, вы 50 лет не видели интересных лиц, — я пошла ва-банк, — а там соберётся множество моделей. И я говорю не о тех, которые шагают на показах мод, я говорю о других, они сидят в пыльных мастерских часами, пока каждый сантиметр лица и тела высматривают художники. Это модели Репина. Академии, — с каждым словом мой голос становился всё сладостнее, а улыбка лукавее.

Любовь Михалну распирало любопытство, именно этому чувству она не могла противостоять. Что там за девушки такие? Но ещё интереснее… Кого пишут нынешние студенты академии? Ведь по моделям можно много сказать о самом художнике. Скажем, выбирает он исключительно девчонок с ехидной усмешкой. Всё понятно, картины просто прикрытие для его донжуанских похождений. А если там что-то интереснее? Если там сухие, строгие и худощавые? Интересуют ли молодых все эти, простигосподи, софт гёрл и прочие субкультуры? Или они всё ещё придерживаются заветов отцов и выбирают моделей без мишуры.

И, конечно, история с азиатскими натурщицами больше всего волновала Любовь Михалну. Во времена её молодости такая внешность не интересовала русскую богему. Девушек с острым разрезом глаз предпочитали изображать как гейш. Или же «сажали» модель в неудобную шубу северных народов. Достаточно однобокий взгляд. Ведь азиаты тоже жили в СССР и были вполне себе обыкновенными советскими людьми. Например, сама Любовь Михална. Её сторонились и побаивались, словно она была злой собакой. Но, может быть, дело было не в расе, а в скверном характере?

Сейчас ситуация кардинально поменялась. Эпоха страха постепенно сменялась на культ. И азиатское лицо становилось чуть ли не божественным. Впрочем, и сама Любовь Михална находила много красоты в своих чертах. Однако её вкусовые предпочтения были иными.

Мы всем двором собирали Любовь Михалну. Она даже начала что-то подозревать: слишком активно крутились вокруг неё. Даже обычно безучастный Витася делился мнением о нарядах. Я притащила, пожалуй, если не весь, то половину гардероба точно.

— Чего это вы возитесь со мной? Я надену чёрное платье. Отстаньте.

— Ну, Любовь Михална, это же выставка, хотя бы посмотрите, что принесла Оля!

— А чёй-то ты такой вежливый и заботливый?

— Я всегда такой.

Любовь Михална щёлкнула Толика по лбу.

— Врать ты совсем не умеешь.

Наверное, Любовь Михална начхала бы на все советы и пошла бы в том, что вывалится из шкафа. Сейчас её меньше всего интересовала собственная одежда. Всё мирское — мирское. Но я случайно открыла волшебный ящик. Тот самый ящик, в котором лежали янтарные бусы. Мир замер. И это не образное выражение. Вы уже знаете, что я так себе писатель, поэтому мне не до красоты фраз. Буквально, я открываю комод, и время останавливается, оно повисло в тишине, даже воздух напрягся. Неловко оглянувшись, я посмотрела на Любовь Михалну, которая завороженно глядела на украшение. Её рот был приоткрыт.

— Вы хотите их надеть? — вдруг спросила я, Любовь Михална неуверенно кивнула. — Тогда почему бы их ни надеть?

Женщина попятилась, словно я предложила непристойность, но взгляд её не отрывался от бус.