Золотая чаша

– Я буду называть вас Дэн, а ругать не стану, – Флоренс очаровательно улыбнулась. – У вас интересная точка зрения. Как-нибудь в другой раз я с удовольствием вас послушаю. А сейчас, признаюсь, я проголодалась. Что мы закажем?

Никаких острых углов. Все должно идти гладко. Она права, прекратив этот спор, подумала Хенни. Но Дэн тоже прав. Вода не смешивается с маслом. Они никогда не будут относиться друг к другу с симпатией.

Зима полностью вступила в свои права. Чистая голубизна холодного зимнего неба отражалась на снежном покрове лужаек Центрального парка; на улицах слышался веселый звон колокольчиков на санях; снег скрипел под ногами прохожих. На катке святого Николаса Хенни в новых полосатых шерстяных чулках каталась на коньках с Дэном; они ритмично скользили и кружились, взявшись за руки.

Ах, какой чудный город! Каждый прохожий одобрительно улыбался ей. Продавец на углу, у которого Хенни купила цветок, чтобы приколоть к отвороту своего жакета, протянул ей этот цветок так, словно преподносил подарок. Самые грубые, самые трудные ее ученики в благотворительном центре были в конце концов обычными маленькими озорниками. Люди вокруг казались такими хорошими и добрыми. Всех их хотелось любить.

– По твоему лицу можно обо всем догадаться, – сказала ей Ольга однажды вечером после урока английского.

– О чем? – изобразила непонимание Хенни, хотя прекрасно знала, что имеет в виду подруга.

Она рассказала Ольге о своих чувствах, испытывая потребность поделиться с кем-то, а эта девушка, имевшая молодого мужа – худосочного и бледного человека, проводившего дни, согнувшись над швейной машинкой, понимала, что такое любовь.

Вечером Хенни сидела у окна в своей комнате и мечтала. Она тосковала по нему, по его густым, блестящим, как звериный мех, волосам, печальной складке у рта, тяжелым векам, красивым рукам. Так тосковала…

– Давно ты у меня не была, – сказал дядя Дэвид. – Чем ты занималась?

Она ответила, стараясь говорить не слишком восторженно:

– Встречалась с твоим другом Дэниелом Ротом.

– Вот как? Куда же вы ходили?

– Гуляли. Катались на коньках. Были в театре с Флоренс и Уолтером, слушали «Риголетто». Чудесная опера.

– А… и как все прошло?

Дядя Дэвид словно пригвождал тебя к месту взглядом, требуя правдивого ответа. Отбросив свой нарочито равнодушный тон, она сказала:

– Уолтер настоял на том, чтобы заплатить за все билеты, и Дэну это не очень-то понравилось.

– Могу себе представить. Он независимый по натуре, этого у него не отнимешь.

Дядя Дэвид помолчал с задумчивым видом. С минуту он возился с трубкой, подбирая слова, чтобы сказать то, что он считал необходимым. Зажег спичку и погасил ее.

– Да, странная это вещь – отношения между мужчиной и женщиной. Проблема выбора, я имею в виду. Как не допустить ошибки? Ведь на весах находится счастье человека. – Он снова чиркнул спичкой, зажег трубку, затянулся. – Может, поэтому я никогда не женился. Моя сестра, твоя бабушка… ты помнишь ее, Хенни?

С дядей Дэвидом никогда нельзя было предугадать, какой оборот примет разговор. Подчас его манера перескакивать с предмета на предмет выводила из себя.

– Не очень. Я помню, как она пела немецкую песенку «Du Bist wie eine Blume», когда я была маленькой.

– «Ты похожа на цветок». Она сама знала эту песенку с детства. Да, замечательная была женщина, как я тебе говорил, необычайно мужественная.

«И незачем повторять мне все это снова», – подумала Хенни.

– Тебе вряд ли известно, что она сделала неверный выбор. Долгие годы жила с твоим дедом в нищете.

– Я не знала.

– Думаю, нет смысла вытаскивать на свет эту старую историю. Но иногда об этом поневоле вспоминаешь, а воспоминания бывают весьма болезненными.

Она думала о настоящем, о морозном ясном дне, а он говорил о людях, которые давно умерли. Тон у него был горестным, но в ее теперешнем состоянии, когда в ней бурлила радостная энергия, она не могла ему посочувствовать.

Старик принялся чистить ручку обрывком тряпки. На лбу залегли морщины, руки безостановочно двигались. Спустя пару минут он проговорил:

– Полагаю, ты находишь его очень красивым.

– Кого? – она даже вздрогнула.

– Рота, конечно, кого же еще. Ты же не подумала, что я говорю об Уолтере Вернере.

– Ну, до этого ты говорил о моем дедушке, – она засмеялась, потом беззаботно ответила:

– Да, а ты так не думаешь?

– Я думаю так же. И так же думает любая женщина, которая его видит, Хенни.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что говорю. Женщины за ним бегают. Я не вчера с ним познакомился, видишь ли, и я…

– Я за ним бегаю? – Лицо Хенни залил жаркий румянец. – Ты действительно считаешь, что я могу бегать за кем-то, дядя Дэвид?

– Ты – нет. Ты для этого слишком робкая, моя дорогая.

Слишком робкая. Но упрямая, как говорит папа. От своего не отступится.

– Зато другие женщины не страдают от робости, Хенни. В этом-то и беда.

– Я не понимаю, что ты пытаешься мне сказать, дядя Дэвид. – В ней зрело какое-то неприятное чувство. Страх или гнев, а, может, то и другое вместе.

– Он слишком обаятелен, для него самого это не всегда благо. Некоторые рождаются такими. Как будто в них заложен магнит.