Золотая чаша

— Я не понимаю! — презрительно крикнул он. — По вашему, я не понимаю? Я знаю, вам ваши чувства в новинку, открытие нежданной важности. Ваши неудачи не имели себе подобия. Такое необъятное самодовольство не позволит вам поверить, что щуплый лондонец у вас за спиной — да, тот самый, который катается по земле в припадках, — что он способен надеяться и отчаиваться, как и вы. Вы не в силах поверить, что все эти люди чувствуют не менее глубоко, чем вы. Уж, наверное, вам дико покажется, если я окажу, что хочу эту женщину не меньше, чем вы, что нашептывать нежности Санта-Рохе я, быть может, сумел бы лучше вашего!

Капитан Морган покраснел под плетью его слов. И не поверил им. Что за чудовищная мысль! Будто эти людишки способны чувствовать, как чувствует он! Подобное сравнение его почему-то унижало.

— Не понимаете, почему я говорю все это? — продолжал Кер-де-Гри. — Так я вам объясню. Боль свела меня с ума, и я сейчас умру.

Он молча прошел десяток шагов, пронзительно застонал и рухнул на землю.

Целую минуту капитан Морган молча смотрел на юношу. Потом в груди у него словно взметнулась беспощадная волна. В ту минуту он понял, как сильно полюбил своего молодого помощника, понял, что не в силах потерять Кер-де-Гри. И упал на колени перед неподвижно распростертым телом.

— Воды! — крикнул он флибустьеру, остановившемуся рядом, а когда тот тупо на него уставился, продолжал кричать: — Воды! Принеси воды… воды! — Его рука судорожно дергала рукоятку заткнутого за пояс пистолета. Ему принесли воды в чьей-то шляпе. Все пираты увидели, что их холодный капитан стоит на коленях и поглаживает мокрые блестящие волосы Кер-де-Гри.

Веки юноши медленно разомкнулись. Он попытался встать.

— Простите, сэр. Такая боль в голове… Солнце выпило мой разум. Но поднимитесь, сэр! Люди утратят уважение к вам, если увидят, как вы стоите тут на коленях.

— Лежи, мальчик! Лежи тихо. Тебе нельзя двигаться. Я боюсь. На миг мне почудилось, что ты умер, и весь мир сжался. Лежи тихо! А теперь я рад. Тебе нельзя двигаться. Теперь мы вместе возьмем Золотую Чашу, и это будет чаша с двумя ручками. — Он подхватил Кер-де-Гри в объятия и отнес его в тень огромного дерева. Пираты растянулись на земле, отдыхая, пока их лейтенант приходит в себя.

Кер-де-Гри полулежал, прислонившись спиной к стволу, и улыбался капитану со странной женственной нежностью.

— Так я похож на лондонца? — спросил Генри Морган тоскливо. — На припадочного лондонца!

Кер-де-Гри засмеялся.

— Но вы же ничего о нем не знаете! А то, быть может, вы бы гордились таким сходством. Я вам расскажу, чтобы он не остался для вас просто деревянным болваном, обязанным выполнять приказы. Фамилия его Джонс. Всю жизнь он мечтал стать проповедником слова божьего. Он верил, что припадки насылает на него Дух Святой, испытуя для какого-то божественного служения. Однажды, когда он стоял на перекрестке двух улиц и взывал к жителям Лондона, его схватили городские стражники. Судья признал его бродягой и сослал на острова. Отбыв свой срок, Джонс стал пиратом, чтобы не умереть с голоду. Как-то при дележке добычи ему досталась рабыня, испанка с примесью негритянской крови. Он женился на ней, чтобы спасти ее доброе имя. Он не знал, что спасать было уже нечего. Видите ли, сэр, его жена оказалась католичкой. Когда он дома, она запрещает ему читать Библию. И знаете, сэр, он от души верит, что воровка-судьба ограбила его, не дала ему преуспеть. Не так, как понимаем это слово мы, но на ниве господней по особому божьему соизволению. Он воображает, будто мог стать протестантским Савонаролой.

— Но его припадки, — сказал Генри Морган. — Его отвратительные припадки.. Я сам видел.

И снова юноша засмеялся.

— Припадки? А! Так припадки — это же дар избранным… родовое наследство.

— И ты думаешь, он способен чувствовать?

— Да, возможно. Вспомните, он женился, чтобы спасти ее доброе имя, и не расстался с ней, когда узнал, какое это имя! И вот увидите, при разделе добычи он смущенно попросит какое-нибудь распятие. И привезет ей в подарок распятие из Панамы. Нет, вы только подумайте! Он же сектант из сектантов. Для него нательные кресты и распятия — кощунственная мерзость!

III

Вперед, вперед к Панаме тащились флибустьеры. Они ели кожу и горькие корешки, крыс, мышей, змей, обезьян. Щеки их превратились в глубокие впадины под скулами, глаза блестели жаром лихорадки. От недавнего их одушевления не осталось и следа. Идти вперед их заставляла лишь вера в непогрешимость своего капитана: Морган не мог потерпеть неудачи, потому что еще никогда не терпел неудач. Уж конечно, у него есть план, который набьет их карманы золотом Нового Света! А слово «золото», хотя и утратило реальный смысл, было сильнее слова «голод».

На восьмое утро вернулся разведчик и доложил капитану Моргану:

— Дорога преграждена, сэр. Они насыпали поперек нее невысокий земляной вал и поставили на нем пушки.