Золотая голова

Правда, Альдрик его сегодня затмевал. Он всех затмевал. Из аметистового скельского бархата, пошедшего на его плащ, могла бы пошить платья пара воспитанниц мадам Рагнхильд, или даже три, если девочки не слишком толстые. Камзол был распахнут — а как же иначе, пояснил он, не то могут подумать, что у него рубашка несвежа. Пряжка на шляпе была немногим меньше моего кулака, оттого что другая столько перьев разом не удержала бы. По отворотам сафьяновых сапог волнами пущены кружева. Он был свежезавит, и, судя по виду его локонов, золотая пудра была знакома ему не по чужому опыту. Ехал он картинно избоченясь, буланый жеребец под расшитым седлом плясал, как цыган на ярмарке, а Рик время от времени принимался декламировать какие-нибудь рондели. А может, и не рондели — я в нынешней поэзии не смыслю. Свита его — молодые люди шлюховатой наружности — всячески делала вид, что по мановению господина мгновенно растерзает все и вся. Вот так. Будь я в ином настроении, меня бы это зрелище разозлило или рассмешило — смотря по обстоятельствам. А сейчас даже оно было милее, чем бредовые картины, вызванные к жизни Тальви.

Впереди меня ехал Эгир Гормундинг вместе со слугой из замка. Потомок славных эрдов то и дело оглядывался в мою сторону. Неудивительно — мы не виделись с тех пор, как я впервые приехала в замок. Много он успел наслушаться… Я, глядя на него в свою очередь, вспомнила старинную балладу.

Раненный в сече жаркой, Старый ярл умирает Меч родовой булатный Первенцу он вручает «Сын мой, Вместе с оружьем Власть отдаю над родом Ибо настало время Мне обрести свободу Вместо меня блюсти ты Будешь законы чести, Верности слову клятвы Кровной священной мести»

Что-то он там еще ему припоминает — чистоту сестер, почтение к старшим и прочее в том же духе.

«Пуще всего, наследник, Я тебе завещаю Ненависть до могилы К недругов злобной стае.

Гормундовы потомки В серых скалах гнездятся И на наши угодья Долгие годы льстятся Да не угаснет пламя Нашей вражды вовеки, В этом клянись богами И на мече, мой Бреки»

Дальше пелось о том, что Бреки все же заключил с врагами мир, и в отместку за клятвопреступление собственный меч повернулся против него и отрубил ему ноги. И оставшуюся жизнь Бреки-ярл коротал калекой. Что противоречило рассказу о том, будто калеки у эрдов якобы сами обрекали себя на смерть. Впрочем, не исключено, что вообще все в балладе было выдумкой, как это обычно в балладах и бывает, единственно верным было, что «Гормундовых потомков» не уничтожили, и они со временем перестали «гнездиться в серых скалах» и построили город, что не помешало роду оскудеть, потерять свое владение, и… Бог с ними, разве их одних постигла такая судьба?

Брекинги. Брекинги, которые жили близ Гормунда, а потом исчезли… Имеет ли Бреки— ярл из песни какое-то отношение к семейству, хранившему «Хронику утерянных лет»?

Черт, неужели я так и не смогу отвязаться от всей чепухи, которой обкормил меня Тальви? И при чем тут Эгир Гормундинг?

Мы двигались довольно быстро. Шлюховатые молодые люди, несмотря ни на что, в седлах держались вполне основательно. Выехав из города после полудня, мы были в пути до заката, а на ночлег встали в деревне, где имелся обширный постоялый двор. И то — вряд ли бы Рик со свитою согласился ночевать в открытом поле у обочины, он не Тальви, привычки коего по части привалов были мне уже знакомы. Хотя в поле-то было бы удобнее. Постоялый двор был переполнен, и хозяин чуть ли не в три ручья рыдал, доказуя, что в заведении всего две комнаты приличные, а остальным придется тесниться кому по двое — по трое, а кому и во дворе, лето ведь почти, он соломки постелит… Разумеется, для благородных господ он сделает все, что угодно… К господам он мгновенно и четко отнес Рика и Тальви, несмотря на то что тот был одет не пышно, насчет Гормундинга у него были сомнения, все остальные были причислены к челяди, включая мальчиков Альдрика, как бы расфранчены они ни были. И на стол он накрывал соответственно. Подавали ужин в зале. Господский стол накрыт был скатертью, и посуду вытащили фаянсовую. Челяди же положено было сидеть за голыми столешницами и трескать с олова. Таков порядок.

Я уже пристроилась с краю скамьи за людским столом — всегда предпочитаю сидеть с краю, хоть это и дурная примета, зато ноги уносить удобнее, рядом с жизнерадостным Малхирой. После драки в Эрденоне, когда он ощутил себя героем среди героев, Малхира, похоже, окончательно забыл о не совсем приятных обстоятельствах нашего знакомства. Я— то никогда ничего не забываю, но пока он не давал мне повода разозлиться, и, если подумать, тогда виноват был не он, а Тальви.

Итак, я дружески кивнула Малхире и поместилась возле него, когда меня цепко взяли за локоть. Я вознамерилась было, не вырываясь, слегка приподняться и врезать головой в нависший надо мной подбородок (популярный в Старой гавани, но совершенно неизвестный в Кинкаре прием), но что-то подсказало мне, что этого не следует делать. Решительно, у Тальви образовалась скверная привычка хватать меня за руки.