Золотая голова

— Но есть же непреходящие понятия о красоте! — возразил Антон Ларком.

Эисанский рыцарь прибыл в замок через пять дней после нашего, с позволения сказать, объяснения с Тальви. Вот уж никогда бы не подумала, что обрадуюсь его приезду. Хотя общество Рика Без Исповеди было бы мне еще милее.

Он прикатил в сопровождении всего лишь одного слуги, по его собственным словам — из Гормунда. Там располагалось одно из капитанств ордена. Что наводило на определенные мысли. К тому времени, когда я присоединилась к ним, он, несомненно, уже успел поведать Тальви о намерениях своих собратьев, и последний предложил продолжить беседу в саду.

Ларком сегодня так не смущался, как при наших предыдущих встречах, и даже позволил себе пошутить.

— Уж в своем-то саду вы можете не опасаться, что нас подслушают.

— Вот уж в чем я не была бы уверена! — бросила я.

— Нортия, я согласен с вами, что нужно соблюдать конспирацию, но порой мне кажется, что вы впадаете в чрезмерную подозрительность…

Тальви ничего не сказал, но во взгляде его была насмешка. Из-за того, что он проговорился насчет «Белого оленя», непреложно вытекало, что, пока я находилась поблизости от Тальви, слежка за мной велась непрерывно. Он мне не доверял и ждал какого-нибудь подвоха. И дождался. Подслушав мой разговор с Ансу — не важно, сделал ли это он сам или кто-то из его людей. Именно так он «узнал про актеров».

— Мне известно о соглядатае. — Ларком, безусловно, обращался ко мне. — Мы успели встретиться с Хрофтом. Но ведь это так удачно — что вам удалось его распознать!

В его голосе послышалась некоторая зависть. Как будто на нашу долю достаются сплошные увлекательные приключения, а он — в стороне. Дитя малое, право слово.

— Так ведь и он меня распознал. И теперь его хозяева будут вести себя осторожнее.

— А разве нам это не выгодно?

Я вздохнула.

— В Гормунде были беспорядки, наподобие тех, что в Эрденоне и Свантере?

— Нет. И это довольно странно, потому что в Гормунде находятся отделения крупных южных торговых компаний.

— Действительно. Не пора ли мне съездить туда, выяснить, в чем дело? — Я оглянулась на Тальви.

— Не пора, — отрезал он.

И тогда Ларком, уловив возникшую неловкость, спросил, почему Тальви не следует распространившемуся ныне обычаю украшать сад статуями… Пошли какие-то общие фразы, я помалкивала, но окончательно выпасть из разговора мне не удалось.

— А может, вы и правы, — продолжал витийствовать Ларком. — Красота статуй совершенна, но это безжизненная красота. На парадной лестнице нашего дома стоят статуи Дианы и Аполлона. Они прекрасны, но в детстве я их боялся. Из-за глаз. Вы замечали: древние скульпторы, чтобы добиться иллюзии живого взгляда, оставляли пустоты в зрачках статуй. И этот взгляд, наполненный тенями, не столь живой, сколь страшный. А когда этого не делают, неподвижный взгляд статуи застывает в вечном столбняке. А вот ваши глаза, — он внезапно повернулся ко мне, — не сумел бы изобразить и художник, не то что скульптор. Они зеленые и в то же время золотые.

— В крапинку. Как скорлупа у перепелиного яйца.

— Опасное дело — хвалить чужие глаза, — прокомментировал Тальви. — Вот подлинная история. Один итальянский сеньор, кардинал кстати, добивался любви некоей красавицы. Но тщетно — она отдала предпочтение его брату. Кардинал в гневе вопросил — почему? «Из— за его прекрасных глаз», — легкомысленно ответила дама. И кардинал, разумеется, приказал брата ослепить.

— Жаль, что ты не предложил эту тему Дайре, — сказала я. — Он бы написал на нее трагедию в любимом им английском духе, где машут кинжалами и кровь хлещет из проколотых бычьих пузырей, вместо того чтобы пичкать публику богами, богинями и героями с рыбьими именами, вроде кефали и ставриды.

— У вас счастливый характер, Нортия, — тихо произнес Ларком, — вы можете смеяться над трагедиями. «А на что еще они годны? « — подумала я и сказала:

— Не принимайте близко к сердцу, рыцарь. Иначе и над комедиями придется плакать.

— А мальчик-то к тебе неравнодушен, — сказал мне после Тальви. — Но не обольщайся. Пока ты при мне, он не предпримет никаких действий.

Его голос был предельно безразличен. Он не издевался и не угрожал. Просто сообщал. И похоже, он опять был прав. В возрасте Антона Ларкома часто влюбляются в женщин старше себя и принадлежащих другим. А какую-нибудь скромную юную деву, этакий полевой цветок, который молча по нему сохнет, он и вовсе не заметит. Да… Я обманываю людей, но при этом стараюсь их не обидеть. А Тальви говорит им правду, но всячески унижает. Что лучше? Или, скажете, правда не может унижать? Еще как может. В последнее время я это испытала на себе.

— Почему ты не хочешь, чтобы я поехала в Гормунд?

— Мне и так известно, что там происходит. Помимо Ларкома. И благодаря тебе. Ведь это ты разведала, что за событиями в Камби стоит Вирс-Вердер.

— И он же — за беспорядками в больших городах. Как ты утверждал в Свантере — по причине провала своих коммерческих начинаний.

— В этом вся и соль. Дворяне занимаются торговой и предпринимательской деятельностью только на юге.