Золотая империя

– Не знаю. – Нари протянула руку, испытывая непреодолимое, до боли в собственном сердце, желание прикоснуться к этому месту на его груди. – Такое чувство, что оно прямо здесь. Как будто я могу просто взять и забрать его.

– Хочешь попробовать? – Али кивнул на испорченный гранат. – Обещаю, я буду вести себя лучше, чем он. – Несмотря на шутку, его просьба звучала искренне.

– Нет, – испуганно ответила Нари. – Мне же придется вскрывать твое сердце!

– Ты вскрывала череп ребенку.

– Это другое!

Но Али выглядел совершенно серьезным.

– Я чувствую, что мне не суждено носить печать. Я помню, как сердце отца горело в твоих руках. Я чувствую, как горит мое, когда ты ко мне прикасаешься. Кольцо требует тебя.

– Ничего оно не требует. Это же кольцо. И мы это уже обсуждали. Сам знаешь, что сказала Манижа. Я шафитка. Если я попытаюсь взять кольцо, печать убьет меня.

– Она лгала, Нари. Специально задевала тебя за живое. – Он смягчился. – Послушай, я даже не представляю, каково…

– Да, не представляешь. – Она поднялась на ноги и ушла глубже в тени руин.

На мгновение воцарилась тишина, прежде чем Али заговорил снова:

– Так объясни мне. Видит Бог, ты достаточно наслушалась о проблемах моей семьи. Позволь и мне ответить тем же.

– Я не знаю, что тебе и сказать, – с горечью произнесла Нари. – Никто особо не держал меня в курсе событий. Даже не предупредили, что моя родная мать жива.

– У тебя есть какие-нибудь догадки о том, кто твой отец?

– Нет, – ответила она, сдерживая боль в голосе. – Трудно даже представить себе того мужчину, которого могла полюбить Манижа. Он, наверное, топит котят для развлечения. Но это все не важно. дэвы запомнят только то, что он шафит.

– Ты не можешь этого утверждать, – возразил Али. – Я видел тебя с твоим народом. Тебя любят. Если ты скажешь им, кто ты на самом деле…

– Они обернутся против меня.

– …или, наоборот, ты сумеешь объединить их. Так, как никто другой не сумеет.

На мгновение Нари позволила себе помечтать об этом. Объявить миру о своей истинной сущности, помирить две общины, явившись живым доказательством тому, что шафит может стать кем угодно, даже целительницей Нахидой.

Фантазия закончилась. Подобный оптимизм из Нари давным-давно выбили.

– Иногда я тебе завидую, – тихо сказала она. – Жаль, что у меня нет твоей веры в доброту окружающих.

И прежде чем она успела увидеть в его взгляде жалость, которую наверняка бы возненавидела, Нари повернулась и пошла прочь.

Она вернулась только на закате, и после напряженной трапезы, состоявшей из черствого хлеба и фиников (к обоюдной жалости, они еще в самом начале путешествия выяснили, что оба рассчитывали на кулинарные навыки друг друга), они вернулись к лодке и продолжили путь, бросив якорь, только когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом. Али заснул быстро: болезненный эффект от магии маридов к концу дня усиливался.

Нари старалась бодрствовать, хотя Али, как прирожденный солдат, предложил нести вахту по очереди. Но это был долгий день, теплый бархат темнеющего неба и мягкое покачивание лодки убаюкивали, и ее глаза начали непроизвольно слипаться.

В чувство ее привел звук далекого плача. Нари моргнула, не сразу вспомнив, где находится, но тут до нее донесся новый стон. Плакала женщина где-то выше по реке, а вода уносила прочь ее жалобные всхлипы.

Холодок прошел у Нари по спине, адреналин как рукой снял остатки сонливости. Должно быть, она проспала довольно долго, потому что вокруг сгустилась такая кромешная тьма, что Нари не видела ничего дальше собственного носа. Стояла абсолютная, противоестественная тишина: не жужжали привычно насекомые, не квакали лягушки.

Плач зазвучал снова. Нари резко села и тут же упала обратно, когда лодка вдруг накренилась и стала раскачиваться на воде, словно зацепившись за что-то парусом, хотя быть этого не могло, ведь парус был спущен, а лодка стояла на якоре.

Кажется, никогда я не видела ночи, подобной этой. Она поползла вперед. Тонкий серп луны рассеивал слабый свет по бегущей воде, а низкорослые деревья и камыши по оба берега казались невозможно черными – их чернота словно грозила проглотить тебя заживо.

Не видя, куда идет, она наткнулась прямо на спящее тело Али. Тот подорвался, как напружиненный, сверкнув ханджаром, который держал наготове. Нари открыла рот, чтобы все объяснить, но тут снова послышались стоны и жалобный плач, почти музыкальный.

– Кто-то поет? – спросил Али.

– Не знаю, – прошептала она в ответ. Женщина теперь, похоже, действительно пела, хотя и на каком-то совершенно незнакомом Нари языке. Ее голос пронизывал насквозь, проникал в самое сердце и разгонял мурашки по коже. – Похоже на похоронную песнь.

Блеск ханджара пропал, когда Али вложил кинжал в ножны.

– Может, ей нужна помощь.

– Жаль ее. – Только когда Али взглянул на нее с неодобрением в сверкающих глазах, Нари добавила, более твердо: – Я не знаю, какие сказки тебе рассказывали в детстве, но я не собираюсь посреди ночи отправляться на зов некого таинственного голоса.