Золотая клетка для светского льва

– Вы так говорите, будто он ее может съесть… – замялся Тихон, который сам гнал мысли о замужестве любимой Дашуты как можно дальше. – И потом, вот вы хотели, чтобы Виолетта стала супругой Фомы Юрьевича… но он же тоже не богат…

– Много вы понимаете! Он прекрасный человек, надежный… Такому можно простить даже отсутствие денег! – Акулина Альфредовна выпила воду залпом и откинулась на спинку стула.

Тихон отметил, что ее манжеты и воротничок по-прежнему идеально белы, к тому же накрахмалены, похоже, она перешивает их каждое утро… а может быть, и три раза в день.

– Ну, если даже отсутствие денег, – хмыкнул он, – тогда конечно…

– Как он теперь будет жить?.. Несчастный, его сердце разбито, а вера в женщин наверняка подо-рвана раз и навсегда. Мне стыдно смотреть ему в глаза!

Акулина Альфредовна вновь всхлипнула и, уже не стесняясь нахлынувших эмоций, безудержно зарыдала.

Тихон присел на соседний стул и пожал плечами: как утешить Почечуеву, он не знал.

– Вы за Фому Юрьевича-то хоть не переживайте, – начал он, царапая пальцем гладкую столешницу, – он взрослый мужчина, разберется…

– Удар… ему нанесли удар… – глухо ответила Акулина Альфредовна, содрогаясь.

– Так, может, вам… как-то поддержать его… – Тихон почесал затылок и нервно дернул себя за усики, – ну, в смысле… согреть теплым словом… э… э… вернуть веру в светлое завтра?..

– Да как ее вернуть, эту веру, когда Виолетка хвостом вильнула и теперь куролесит со своим Курносовым не пойми где?! Прокляну я ее, ох прокляну! – Акулина Альфредовна сотрясла воздух тощим и костлявым кулачком.

– Ну и пусть девочка строит свою жизнь, оставьте ее в покое, – начал сердиться Тихон.

– Вот еще! Она, значит, будет там, а я с Феликсом – здесь?

В кухне повисла тишина. Тихон, понимая, что Акулина Альфредовна наконец-то наткнулась на ту мысль, которая уже наверняка много месяцев росла и крепла в ее голове, осторожно встал и тихонько, не оборачиваясь, вышел.

– Согреть теплым словом… вернуть веру в светлое завтра… – медленно повторила Акулина Альфредовна слова Тихона.

Щеки ее тут же стали пунцовыми, а кончик носа задергался. Конечно, конечно… Зачем же такому хорошему человеку, как Феликс, пропадать? Да и как можно его, родного, отдать какой-нибудь незнакомой дамочке? Нельзя, никак нельзя потерять его!

Уход Виолетты тут же был рассмотрен под другим углом – ушла, ну и ладно, пусть теперь сама разбирается, как ей жить и что делать. А Феликс свободен и, более того, нуждается в теплом слове.

– Как же это я раньше ничего не понимала?.. – изумилась Акулина Альфредовна, чувствуя, как сердце ухает от… любви и… страсти…

Вяло борясь с новыми ощущениями, она медленно встала и поплыла в свою комнату: сейчас ей очень хотелось побыть одной, пересмотреть гардероб и хорошенько изучить свое отражение. Конечно, Феликс ее несколько моложе, но это не беда… у великих людей (а Феликс очень умен, не зря же его статьи печатают в журналах) всегда были зрелые жены, которые их поддерживали и вели по жизни за руку. Гении, они же слабые и нуждаются в постоянном контроле… Контроль – вот ключевое слово! Любовь плюс контроль – это то, чего она хочет, это – уравнение счастья и успеха!

Дверь собственной комнаты Акулина Альфредовна открывала дрожащими руками – волнение нарастало, тело покалывали иголочки нетерпения и страсти.

– Очень хорошо, что Виолетта ушла, – пробормотала Акулина Альфредовна, распахивая шкаф. – Хватит мне жить для других, теперь поживу для себя…

Она поднялась на цыпочки, дотянулась до верхней полки, просунула руку под стопку идеально ровно сложенной одежды и сразу наткнулась на то, что искала, – хрустящий пакет, в котором лежало бесстыдное барахло. Именно так она сама назвала коротенькую розовую, украшенную черными кружевами ночную рубашку – подарок Евдокии Дмитриевны на Восьмое марта. Выкинуть рука не поднялась, а носить… но это кем надо быть, чтобы напялить на себя такое?

Теперь Акулина Альфредовна знала ответ на этот вопрос: надо быть одержимо влюбленной женщиной, желающей произвести должный эффект на мужчину…

– Сегодня ночью…. – торжественно сказала она, прикладывая к себе прозрачное «бесстыдство».

* * *

День для Феликса пролетел незаметно. Натягивая пижаму, он тяжело вздыхал, поглядывая на часы.

Его положение в доме пошатнулось, и интуиция подсказывала: после Нового года ему укажут на дверь. Может быть, не сразу и наверняка тактично, но укажут. Вроде бы ничего особенного и не произошло: отношений с Виолеттой у него все равно никаких не было, но статус все же поменялся. Из выжидающего без пяти минут жениха он превратился в брошенного неудачника. Поэтому подсознательно хотелось оттянуть наступление Нового года – пусть дни тянутся медленно, а страх оказаться на улице так и останется пустым страхом.

Взбив подушку, Феликс лег, закрыл глаза и практически сразу уснул. Но сон навалился не глубокий, а беспокойный и прерывистый. То ему хотелось поджать ноги, то натянуть одеяло на голову, то перевернуться на другой бок, то вообще раскрыться. Ерзая, он издавал редкие звуки, которые можно было оценить как храп, помноженный на поросячий визг.