Золотая книга. Пурана № 19

Мы с ужасом отпрянули от воды, но река даже и без этих рассказов смотрелась не слишком гигиенично. Это уже позже, вечером, Гурьев раскопал где-то данные, согласно которым содержание кишечной палочки в речной воде в черте города Варанаси в пятьсот тысяч раз превышает норму выживаемости. Слава богу, при нашей идиллической утренней прогулке мы этого не знали.

Вода имела ярко выраженный зелёно-жёлтый оттенок, и такого же цвета висела над ней дымка испарений, хорошо заметная в лучах восходящего солнца. На волнах священной реки приятно покачивались обугленные стволы деревьев, пластиковые и бумажные пакеты, строительный мусор и то, что я, присмотревшись, определил как трупы крупного рогатого скота. Их сжечь тоже никто не удосужился.

Савитри сидела как ни в чём не бывало и маленькой плоской фотокамерой делала снимки величественных прибрежных дворцов, где когда-то почитали за честь проживать богатейшие раджи Индии, из чего я заключил, что в те времена здесь было явно почище. Однако теперь раджи переселились отсюда прочь, а со ступеней в реку тянулись бесконечные вереницы людей самого убогого вида. Они раздевались догола, что было несложно, так как, кроме белой простыни, на большинстве ничего и не было, и окунались с головой в мутно-жёлтую воду, пили её из горстей, поливали себе и друг другу на голову, вознося при этом отчаянные молитвы богам. От увиденного я невольно зажмурился: столь жуткой показалась мне перспектива в эту минуту опустить в воду руку.

Чтобы отвлечься от этого кошмара, я заговорил с лодочником.

– А ты сам-то купаешься здесь? – спросил я по-английски.

– А то. Каждое утро, чтобы день успешно прошёл.

– И как, помогает?

– Конечно, – он обнажил в улыбке белые зубы, – раз жив ещё.

– И на голову льёшь?

– Лью, лью.

– А воду пьёшь? – с ужасом вмешался Гурьев, и мы оба инстинктивно слегка отодвинулись.

– Не, воду не пью. – Лодочник снова улыбнулся и сплюнул в Ганг. – Что мне, пить нечего? Но я вам скажу, так уж мы устроены: даже если ежедневно будем её пить, ничего нам не сделается. А вот вам, – он кивнул на меня и Андрея, – точно конец пришёл бы.

Мы не стали спорить. Я, честно говоря, пожалел, что у меня не было с собой пустой бутылочки – у меня в Москве есть пара недругов, дал бы им попробовать воды из Ганга и решил бы тем самым целую кучу проблем.

После поездки по реке мы решили не терять времени даром и отправились гулять по Старому городу, который представляет собой лабиринт узких и вечно кривых переулков, на первый взгляд кажущихся хаотичными. Но на самом деле все они ведут к храму Вишванатх, священнейшему месту, не поклониться которому я просто не мог себе позволить. Андрею уже не представлялось это остро необходимым, но из милости он отправился вместе с нами.

Вскоре после этого, добравшись до ворот храма, мы оказались в жуткой толчее паломников, где мгновенно потеряли Савитри, которую отнесло людской волной куда-то в сторону – женщин в Вишванатх не пускают. Ещё через десять минут я в последний раз увидел высокую фигуру своего друга, сдавленного телами смуглых людей, в очереди к какому-то животворящему источнику. Он без улыбки поинтересовался у меня через их головы, как я поживаю.

Когда же я попал наконец внутрь храма, то Гурьева уже не было видно, и в тот момент, когда я оглянулся назад в поисках его единственной в этом городе светлой шевелюры, то первое, что я увидел, была короткая волнистая борода индуса средних лет в коричневой рубашке навыпуск. Индус стоял возле входных дверей и почёсывал нос.

Не скажу, что мне стало страшно. Напротив, я неожиданно ощутил подзабытое было чувство азарта, адреналиновый всплеск от предчувствия настоящих приключений. Последние дни были слишком спокойными: мирные разговоры за стаканом лаймового сока у бассейна, прогулки по Дели, расслабляющее путешествие на поезде… Я уже подзабыл и о Золотой Книге, и о своём сгинувшем профессоре (а был ли он?). Но коричневая рубашка разом, за одно мгновение, прогнала дремоту. Похоже, начиналось самое интересное.

Прежде всего, я сделал вид, что никого не заметил. Тот же вид, похоже, делал и коричневорубашечник (я про себя назвал его за это «штурмовиком», сравнивая с гитлеровскими дружинниками тридцатых годов с их коричневой формой). Я вновь влился в толпу орущих пилигримов, и меня медленно повлекло к выходу. Только у самых ворот я заметил, что и штурмовик пришёл в движение и стал проталкиваться в том же направлении: ошибки быть не могло, он следил за мной.