Золотая коллекция классического детектива

– Его женитьбе! – воскликнула Жюльетта, прыснув со смеху. – Ах, он бедняжка! Если я единственное препятствие, то дело его в шляпе. Пусть себе женится, я больше слышать о нем не хочу.

– Так вы его не любите? – спросил сыщик, несколько удивленный ее дружелюбной откровенностью.

– Послушайте, сударь, я очень его любила, но всему на свете приходит конец. Последние четыре года я веду невыносимую жизнь. Это я-то, любительница повеселиться! Если Ноэль меня не оставит, я сама дам ему отставку. У меня уже сил нет, поверьте, сознавать, что мой любовник стыдится меня и презирает.

– Непохоже, красавица моя, чтобы он вас презирал, – возразил папаша Табаре, обводя гостиную многозначительным взглядом.

– Вы хотите сказать, – отвечала она, поднявшись с кушетки, – что он много на меня тратит. Это правда. Он утверждает, что разорился ради меня; возможно, так оно и есть. Но какое мне дело? Я не вымогательница, так и знайте. По мне, лучше бы он меньше тратил на меня, но больше со мной считался. Все мои сумасбродства – от злости да от безделья. Господин Жерди обращается со мной, как с девкой, я и веду себя, как девка. Мы квиты.

– Вы сами знаете, он вас обожает.

– Он-то? Говорю вам, он меня стыдится. Вы первый из его друзей, с которым я разговариваю. Спросите у него, выезжал ли он куда-нибудь со мной! Можно подумать, мое общество для него унизительно. Да вот хотя бы в прошлый вторник мы с ним отправились в театр. Он взял целую ложу. Вы полагаете, он сидел там со мной? Как бы не так. Голубок изволил упорхнуть, и больше я его в тот вечер не видела.

– Как! И вам пришлось возвращаться домой в одиночестве?

– Нет. Около полуночи, к концу спектакля, голубок пожаловал обратно. Мы собирались поехать на маскарад в Оперу и там поужинать. Да, это было забавно! На балу голубок не решился ни откинуть капюшон, ни снять маску. А за ужином мне пришлось делать вид, что мы едва знакомы: там, видите ли, были его друзья.

Вот вам и алиби, заготовленное на всякий случай. Запальчивость мешала Жюльетте заметить состояние папаши Табаре, иначе она бы наверняка прикусила язык. Сыщик побледнел, он дрожал как лист.

– Подумаешь, – с нечеловеческим усилием проговорил он, – неужели такая малость испортила вам веселье за ужином?

– Веселье! – передернув плечами, повторила молодая женщина. – Плохо вы знаете своего друга! Если когда-нибудь пригласите его на обед, не позволяйте ему пить. От вина он становится весел, как похороны по третьему разряду. После второй бутылки он был пьян в стельку, так пьян, что потерял все свои вещи: пальто, зонт, портмоне, мундштук…

Дальше папаша Табаре не в силах был слушать; он вскочил и замахал руками как сумасшедший.

– Негодяй! – возопил он. – Подлец! Мерзавец! Это он! Но теперь он попался!

И сыщик бросился прочь, оставив Жюльетту в таком смятении, что ей пришлось позвать служанку.

– Ах, милая, – сказала она, – я только что сделала большую глупость. Боюсь, как бы не вышло беды. Я просто уверена, что накликала несчастье, я это чувствую, знаю. Этот старый шут никакой не друг Ноэлю, он приходил что-то разнюхать, вытянуть из меня какие-то сведения, и это ему удалось. Сама того не заметив, я навредила Ноэлю. Что я могла такого сказать? Ума не приложу. Но как бы то ни было, надо его предупредить. Черкну ему записку, а ты найди посыльного.

А папаша Табаре, вскочив в коляску, во весь дух помчал в префектуру. Убийца – Ноэль! Ярость его не знала границ, как некогда дружба и доверие. Итак, подлый и бесчестный негодяй жестоко посмеялся над ним, обвел его вокруг пальца! Сыщик жаждал мести, любое наказание за такое злодейство казалось ему слишком легким. «Мало того, что он убил Клодину Леруж, – рассуждал сыщик, – он еще и подстроил все так, чтобы обвинили и осудили невинного. А кто, как не он, убил свою бедную мать?»

Папаша Табаре сожалел, что отменены пытки, что в наши дни нет средневековых палачей, упразднены четвертование, дыба, колесо. Гильотина срабатывает так быстро, что осужденный едва успевает почувствовать холодок железа, перерезающего мышцы шеи; щелк – и голова слетает с плеч. Желая облегчить смертную казнь, ее превратили в насмешку, попросту обессмыслили. Папашу Табаре поддерживала лишь уверенность, что он сумеет спутать Ноэлю все карты, предать его в руки правосудия и отомстить.

– Ясно, – бормотал он, – что негодяй забыл свои вещи в поезде, спеша к любовнице, которая осталась в театре. Нельзя ли их отыскать? Если он оказался столь предусмотрителен, что, отринув осторожность, под вымышленным именем обратился на железную дорогу и забрал их, мне не удастся найти улик. Мадам Шаффур не станет свидетельствовать против него. Когда эта негодница поймет, что ее любовнику грозит опасность, она заявит, что Ноэль расстался с ней много позже десяти. Но только едва ли он посмел вернуться за вещами.

На половине улицы Ришелье папаше Табаре стало дурно. «Сейчас меня хватит удар, – подумал он, – а если я умру, Ноэль увильнет от наказания, да еще окажется моим наследником. Если составляешь завещание, надо всегда иметь его при себе, чтобы уничтожить в случае необходимости».