Золотая корифена

Во Владивостоке — ты помнишь, Наташа?.. — я купил тебе большие красные цветы — лотосы, а когда мы на громадном белом лайнере шли Тихим океаном, завязывал твои косы на поручнях. Боялся, что упадешь в воду. Мы долго плыли по Японскому, Охотскому морям и Тихому океану. Мы видели китов и громадных морских зверей — сивучей. А потом на горизонте показались белые вершины вулканов. Один из них дымил — на фоне голубого неба завис фиолетовый столб. Это была Камчатка. Чудесный, удивительный край. Где живут сильные, мужественные люди, где есть горячие источники, медведи… где иногда земля сотрясается, а на берег налетают сокрушительные волны цунами… Дом, в котором мы получили комнату, стоял на крутом откосе. В одно окно была видна бухта. Другое глядело в земляной откос. Во время сильных ливней вода вместе с грязью пробивалась через щели окна и растекалась по иолу… Ты помнишь, Наташа, тот наш первый камчатский вечер? В комнате пусто. Мы сидели возле колченогого стула на чемоданах. Радио, черным ухом повисшее на стене, сипло играло спортивный марш. Шампанское пузырилось в стаканах, тени бродили по стенам…

А потом, уж такая у меня была работа: я очень много ездил. Бывал на Чукотке, Курилах, Колыме, в глубинных районах Камчатки. Бывало всякое. Однажды зимой в сорокаградусный мороз наша собачья упряжка провалилась под лед реки. Никогда не забуду: черные, разбегающиеся паутиной трещины на льду… черная вода полыньи… вожак, красивый, белый пес, с минуту цеплялся лапами за лед и выл, но потом и он исчез в кипящей воде. Но я не погиб — выдержал. Я добрел до жилья — долгих тридцать километров по заснеженной, морозной Пустыне. Потом в нашу жизнь вошло море. Оно плескалось внизу, казалось, у самого порога нашего дома. Корабли входили и уходили из бухты в, просторы океана. Снизу доносились то звонкие, задорные, то сиплые, простуженные вскрики теплоходов. Иногда они гудели все вместе отрывисто и тревожно. Это кто-то не вернулся с моря. Это кто-то никогда больше не сойдет с палубы судна на пирс. Когда мы весной вскапывали огород, около лопат кружились не грачи, а чайки. Океан. Вот он, совсем рядом. Он манил, звал. И однажды на парусной шхуне «Краб» я отправился в далекий Оссорский залив. Чуть накренившись, шхуна быстро мчалась мимо пустынных лесистых берегов. В парусах бился ветер, а около борта взрезали острыми спинными плавниками воду черно-белые косатки. "Мыс Африка…" — сказал капитан, ткнув чубуком прогоревшей трубки в обрывистый, покрытый блестящим натечным льдом, выступ. "Мыс Африка…" Ночью мне приснилась жаркая страна, знойное небо, смуглые люди… Африка! Вот бы где побывать!

Потом нас трепал жестокий шторм, и я проклинал тот момент, когда поднялся на шхуну… Тогда впервые я узнал, какая это радость — возвращение с моря в порт. Мы долго швартовались. Капитан, злой как черт, носился по ходовому мостику и сердито отдавал приказания простуженным голосом… А на пирсе мерзла ты. Терпеливо ждала, прикрывала от пронизывающего ветра букет — ветки с красными и золотистыми листьями клена. Ночью мы долго не могли заснуть. Я рассказывал о море, косатках и об Африке. В которой обязательно нужно побывать… "Море?.. Африка?.." — ты смеялась и трепала меня ладонью по голове. — "Хватит. Никаких морей. Никаких Африк. Слышишь?.," Но я все же ушел в море, А потом и к берегам Африки. Мы искали и ловили рыбу в разных морях. Было много трудностей, штормов, ураганов… тоски по берегу. Было всякое. И всегда было постоянным одно — фигурка на пирсе".

…Что-то зашуршало. Я открыл глаза: прямо на меня неслышно неслось по песку что-то черное. Вскочив на ноги, весь похолодев, я занес над головой копье… что-то черное, колченогое тоже замерло. Пристально вглядевшись, я облегченно выругался и, как дротик, метнул свое копье. Оно вонзилось в песок, а "что-то черное" испуганно бросилось прочь. «Что-то» было крабом, тем самым песчаным крабом, которыми мы так превосходно сегодня поужинали. Вернее, я видел не самого краба, а его громадную, длинную тень.

Костер догорал. Острием копья я поворошил угли и подбросил еще несколько обломков сухих досок, найденных днем на берегу и принесенных к костру запасливым Скачковым. Пора было будить Корина. Несколько минут я любовался могучей фигурой и спокойно вздымающейся грудью. А потом бамбуковым древком начал щекотать его голые пятки: хватит спать, просыпайся…

глава VIII

Предательство. — Лагерь снимается; прощай, — "Корифена"! — Идем вдоль Африки, — Обед из мидий. — К обитателям голубой лагуны, — Прыгаем по камням. — Фляга с формалином и я. — Вдоль мангровы. — Черная вода, — Ночь на дереве