Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

Таким образом, я — пра-пра-пра-пра-пра-правнук императрицы Екатерины Великой, втайне родившей и на расстоянии вырастившей прекрасное дитя любви по имени Конрад фон Хакен. Более того, как явствует из ее писем адмиралу Гиацинту, она была непрочь увидеть это дитя с короной на голове в Зимнем дворце!

Правда, обстоятельства сложились так, что корона Конраду не досталась. Ну что ж, на да нет и суда!

Зато есть я!

Говоря генетически и династически,

Я должен сесть на царский трон,
Иначе будет моветон.

Глава одиннадцатая

Дипломатический инцидент

Попрошу-ка посольство США отправить потрясающую переписку дипломатической почтой в Никсонвиль, решил я. В университетском Employees Credit Union[208] я уже давно арендую сейф. Там хранятся экспонаты миниатюрного музея моей личности: интимная фототека (хроника научной экспедиции в Канкун с любимой аспиранткой), сухой корнеплод из тех, которые когда-то едва не разорили беспокойного папана, и прядь волос матушки. Пусть эпохальные эпистолы найдут себе место рядом с прочими реликвиями Роланда!

В посольстве меня хорошо знали. По приезде в Москву я сходил туда, чтобы зарегистрироваться на случай киднепинга или убийства, и с тех пор еженедельно звонил в консульский отдел отмечаться как живой-здоровый фулбрайтовец.

Положив корреспонденцию в коробку от конфет «Godiva» (конфеты я специально съел сегодня утром), я отправился в известное здание на Садовом кольце, известное в Москве как «гнездо шпионов» и «бастион глобализации».

У посольских ворот меня остановил милиционер. Заснеженные полушубок и валенки придавали ему вид лягавого тороса.

— Вы куда?

— На маленький кусочек моей полуотчизны, затерявшийся среди махин Белобетонной, — взмахнул паспортом я.

Мы разговорились.

— Как дела, служивый?

— Нормально.

— Ну вот и о’кей.

Опасаясь Осамы, американцы соорудили у входа в посольство тамбур с проверочными устройствами на лазерах и ультразвуке. Здесь меня встретил другой страж — морской пехотинец образца «триумф тестостерона». Какой контраст с круглым, как Каратаев, мильтоном! Шишковатая башка, чрезвычайная челюсть, брутальные бедра и большие, не по икрам, ступни — все говорило о том, что с ним шутки плоски.

Я очаровательно улыбнулся.

— Что сказала курица, перейдя шоссе?

— ?

— «У меня голова идет кругом. Хорошо, что ее отрезала проезжая машина!»

— ?

— Хочу сказать, mon gars,[209] что млею от вашей маскюлинности. И недаром: я потомственный вояка. Мой пра-пра-прадед был русским генералом, а дядя — эсэсовцем.

— Прошу пройти через электронный барьер, — сказал страж деревянным голосом.

Я прошел.

Раздался вой сирены.

— Прошу снять куртку.

Я снял мою «Ralph Lauren», прошел.

Раздался вой сирены.

— Прошу снять джинсы.

Я снял мои «Perry Ellis», прошел.

Раздался вой сирены.

— Прошу снять трусы.

Я снял мои «Austin Reed», прошел.

Раздался вой сирены.

Я прекрасно присел и вытащил из тайника тела диктофон. Пехотинец отпрянул и погладил себя по прикладу.

Я взмахнул теплым аппаратиком.

— Демонстрирую.

Мускулистым пальцем включил мой «Sony». В тишине тамбура зазвучал вчерашний диалог с Флорой: «Женщины более крепки на износ, чем мужчины, ибо формой или, если хотите, формами напоминают сферу — наиболее устойчивую геометрическую фигуру. Мужчины же суть параллелепипеды, со всеми вытекающими оттуда последствиями». — «Ой, как интересно!»

Пока мой голос излагал основы геометрии любви, я извлек из лежавшей на полу куртки сигареты.

Пехотинец схватился за противогаз.

— Курение табачных изделий на территории посольства является нарушением федерального законодательства США.

Я раскатисто рассмеялся.

— За затяжку в каталажку?

Пехотинец щелкнул затвором.

— Сержант, не стрелять! — раздался вдруг полузабытый голос.

Я вывернул шею на 180 градусов — и непринужденно обомлел. У входа в тамбур стоял полный мужчина с полным портфелем.

Ба! Да это же Пирс Ле Мезюрье, мой школьный приятель, которого я не видел лет пятнадцать. Обрюзг, раздобрел, а так все такой же маленький да массивненький.

— Пирс, привет!

— Роланд, не могу поверить, что это ты!

Я еще стоял без трусов, а мы уже разговорились.

— Ты что делаешь в Москве, милый Пирс?

— Работаю в посольстве. Новое назначение! Приехал сюда на прошлой неделе и уже погряз в работе.

Я ввел диктофон в укромное место хранения.

— А я думал, ты все еще борешься за мир, как когда-то. В школе ты был таким радикалом! Помню, на вечеринках мы оравой орем «Sympathy for the Devil»,[210] a ты мурлыкаешь «Give Peace a Chance».[211]

— Я никогда не откажусь от идеалов юности! — Пирс поднял с пола трусы и подал их мне. — Вот почему, когда в Белом доме сидел Рейган, я бойкотировал его фильмы, а когда конгресс проголосовал за импичмент Клинтона, в знак протеста объявил однодневную голодовку!

Я посмотрел на пузо приятеля.

— Если бы только Билл гульнул еще раз десять!

Затем сунул руку в рукав, ногу в штанину.

— Пирс, наша встреча — это великолепный выкрутас Weltgeist’а.[212] Нам обязательно надо поговорить на тему всемирно-исторического порядка.

— Ладно.