Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

— Живой души, вы говорите? Хорошо сказано… В ваших словах есть большая доля истины, которая, быть может, сокрыта от вас самого. — Старец шлепнул себя по темени. — Не хотите ли потрогать мой череп? Вы убедитесь, что моя шишка магнетизма столь же высока, сколь и широка.

— Вы смеетесь!

— Отнюдь!

Фридрих осторожно погладил старческую плешь.

— Да, поверхность очень неровная.

Спаситель и спасенный помолчали.

— Сударь, вы намекнули, что когда-то были большим начальником, — сказал наконец Фридрих. — Однако в настоящее время вы обретаетесь вдали от роскошных дворцов, в которых живут сильные мира сего. Позвольте задать вам вопрос. Чем вы занимаетесь сейчас?

— Я чудотворец. Почти все мое время уходит на мистические изыскания. Должен однако признаться, что временами мне бывает скучно в этой провинции. — Старец улыбнулся до странности знакомой улыбкой. — Иногда я чувствую себя, как господин Онегин в первой главе одноименного романа!

Фридрих вздрогнул. Он не ожидал услышать в таежной глуши имени своего любимого героя. Впрочем, с присущей светскому человеку умственной ловкостью он тут же оправился и продекламировал:

Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.

Даже не моргнув, патриарх отозвался цитатой из того же произведения:

И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже,
А русский царь главой царей.

Фридрих офигел. Он узнал строки из утраченной десятой главы романа, в которой Пушкин описывал своих друзей-декабристов, их разговоры и заговоры. За несколько лет до этого поэт послал ему текст на апробацию в Сибирь. Когда Фридрих дал ему знать, что глава прекрасна, но опасна, автор бросил ее в огонь болдинского камина из соображений конспирации. Рукопись сгорела. Даже шеф жандармов граф Бенкендорф, прекрасно осведомленный о самых сокровенных творениях и похождениях Пушкина, не подозревал о существовании этой главы.

Услышав тайный текст из уст незнакомца, Фридрих еще больше утвердился в мнении, что найденный им в яме седобородый крестьянин на самом деле вовсе не крестьянин и может быть даже вовсе не седобородый.

Но кто же был этот человек? Где он научился говорить по-французски, да так изысканно? И почему он все время так ласково, ангельски улыбался?

Ответ на эти вопросы могла дать только жизнь.

Спаситель и спасенный подружились. Последний пригласил первого к себе в скит, который находился неподалеку от места происшествия.

— Voulez-vous continuer cette conversation chez moi autour d’une tasse de thé au ginseng?[85]

— J’en serai ravi, monsieur.[86]

— Appelez-moi dédouchka.[87]

Это было началом большой мистической дружбы. Каждый день, несмотря на ревнивое рычание росомашки, декабрист ходил в гости к патриарху, который стал для него чем-то вроде учителя, если не папызаменителя (отец революционера, трижды Герой Российской империи генерал Герхард фон Хакен проживал, если можно так выразиться, по адресу Валгалла, улица Солдафонская). Со своей стороны Friedrich’s father figure[88] относился к декабристу с необычайной нежностью и, похоже, видел в нем будущего продолжателя своего дела — чем бы это дело ни было.

Скит был обставлен скромно, но скупо. Как некий северный робинзон, его обитатель использовал подручные и даже подножные материалы, чтобы обустроить свой уголок азиатской России. Из трупа мамонта, выкопанного им из-под слоя вечной мерзлоты, он смастерил мебельный гарнитур: гардероб из черепа, этажерку из ребер, кресло-качалку из таза. Тихо шатаясь в последнем, старец любил рассуждать о тайнах природы и мироздания, выказывая большую оригинальность ума.

— Бог сделан из электричества, — заметил он однажды Фридриху, который тут же отпал от такой передовой идеи.

В другой раз отшельник извлек из-за пазухи миниатюру с портретом Наполеона.

— Это был самый замечательный человек, кого я знал, — прошептал он, — но даже его гений не смог совладать с Небесным Энергетиком.

Друзья разговаривали дни и ночи напролет, обсуждая научно-мистические вопросы и хлебая женьшеневый чай из мамонтовых коленных чашек. В результате этих дискуссий декабрист пришел к заключению, что вся его жизнь до той памятной прогулки по тайге была лишь неким прологом к неким великим свершениям. От безмятежного детства в родовом имении Свидригайлово до безмятежной службы в кавалергардском полку, от мятежных страстей в постели неверной Nadine до мятежных действий на Сенатской площади судьба Фридриха складывалась так, что он неизбежно должен был переступить порог скелетистого скита с электрическим дедушкой внутри.

В беседах и бдениях прошли годы. Однажды где-то в середине девятнадцатого века почтовый голубь доставил Фридриху письмо следующего содержания:

A Monsieur le colonel Friedrich von Haken

Sibérie