Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

Очнулся я в сыром подвале. Над головой тлела голая лампочка, где-то за спиной капала вода. Меня мучила мигрень. Где ты, мой «Tylenol»?

Я пригорюнился: неужели мне суждено кончить свои веселые деньки в этом скучном застенке? На всякий случай проверил укромное место: да, диктофон был там, куда я внедрил его перед выходом из гостиницы.

Раздались шаги, и в поле моего зрения вплыло скотское лицо рогоносца. Его подноготный навел на меня многоствольный пистолет. Мысль, что даже в своей уязвимой наготе я внушаю преступникам праведный страх, придала мне бодрости. Я поднялся на ноги и непринужденно чихнул: probum non poenitet.[97]

Обманутый муж махнул толстой десницей.

— Познакомься, блин, со своими предшественниками! Как и ты, все они профессора-потаскушники. Приехали к нам из Штатов по программе научного обмена, но вместо того, чтобы дармоедами фулбрайтовскими в библиотеке сидеть, книжную пыль нюхать, стали волочиться за моей женой. Вот я им и выдал академический отпуск на всю вечность.

Я всмотрелся в подвальный полумрак. Вдоль стены стояла вереница железных клеток, в которых беспокоились истлевшие трупы в кандалах. Они плохо пахли. Мать мою! да я знаком с обладателями этих останков. Все они члены Американской Ассоциации Славистов, тенюрованные коллеги, бесследно исчезнувшие в России конца прошлого века.

Вот доктор Джон Тайроун Эпсилон, редактор антологии «The Pornography of the Pushkin Pleiad».[98] При жизни так любил охотиться за студентками, что расстегивал ширинку на весь университет. Кончились для него дни разврата.

Вот доктор Грендел 3. Туитт, автор книги «Father Freud and Mother Moscow».[99] Когда он начинал психоанализировать романы соцреализма, слушатели раздражались смехом сквозь слезы. Умолк его неповторимый голос.

Вот доктор Саймон Гласкок, сочинитель трактата «The Mystic Comma in Nabokov’s Poetry».[100] Сколько раз унижал я его на научных диспутах! Раньше был занудой-педантом, а теперь просто скелет.

Тряся складными подбородками, палач повел меня в глубь застенка.

— Щас мы с тобой, блин, проведем краткую экскурсию по пыточным местам. Итак, внимание! Справа от тебя стоит дыба — старинное орудие пристрастия. Я заказал ее в мастерской КГБ, когда только начал заниматься бизнесом. Ручная работа! Нет, еще не перевелись на Руси умельцы. Слева ты видишь портативные тиски для пальцев, производство Кореи. Износу нет! Беру их с собой во все деловые поездки. А вот, блин, гвоздь моей коллекции, «железная дева» четырнадцатого века. Купил ее на аукционе в Историческом музее. Думаю, тебе обязательно следует провести часок-другой в ее объятиях, раз ты такой любитель женской красоты.

Я немножко испугался, но, будучи опытным проходимцем, тут же оправился. На своем веку я участвовал во всяких проделках. Студентом в Америке тертым калачем в мафиозном подполье крутился. Курортником во Франции, как рыба, в криминальном milieu[101] плавал. Туристом в Японии якшался с якудзой. Нравы и обычаи преступного мира мне знакомы. Я легко задеваю самых страшных его представителей за человечность. «Будем следовать примеру Алеши Карамазова, который безвредностью покорял сердца злодеев», — сказал я сам себе и принял вид интуриста не от мира сего.

Спокойно высморкавшись, пустился в правдоподобные объяснения.

— Прекрасный panie![102] Перед смертью хотел бы сказать пару слов. Совесть моя, как водка чиста. Спросите у своей супруги — мы с ней на «вы». Я заезжий ученый-семиолог. Гулял в местном лесу, собирал грибы, невинно наслаждался подмосковным вечером. Вдруг стемнело. Как чужеземец и городской человек взял да заблудился. Беспутствовал полночи и набрел на этот очаровательный дом. Ваша благоверная (подчеркиваю это слово) оказала мне традиционное русское гостеприимство, предоставила крышу над головой. Никакого адюльтера ни с ее, ни с моей стороны не было.

Хозяин застенка налился кровью.

— Ты шо, лохач, совсем окосел? Баки трави — только не мне. Из-за тебя, блин, в моей жизни трагедия семейная приключилась, супружеские иллюзии мои развеялись, а ты, мистер профессор, шутками веселыми забавляться изволишь. Я домой прихожу — они тут вдвоем жопами голыми сияют. Жену молодую мне испортил, плейбой паршивый… Ты понимаешь, блин, шо я щас с тобой сотворю? Я тебя, хмыря американского, чувству ревности моей патриотической в жертву принесу. По стадиям. Сначала на дыбе кагэбэшной растяну тебя, как резинку, затем тисками корейскими маникюрчик сделаю, потом с телкой железной, феодалкой антикварной спарю. А опосля трупик твой бездыханный, дырчатый, в пакетик положу и на фирму почтовую «Федерал экспресс» сдам. И поедешь ты у меня фром Раша виз лав[103] мертвяком обратно в свой университет, с гарантией доставки за пять рабочих дней.

— Элитный эфенди! Какой у вас колоритный дискурс! Вашими устами да виски пить. Клянусь моей ядреной матерью, что говорю правду. Позвольте мне объясниться.

— Ну объясняйся.