– Понимаете, сеньор, у меня такое в практике впервые, – развёл руками доктор. — Я не стану строить предположений. Но… не как доктор, а как человек и друг дона Алехандро могу сказать… всё возможно. Однако… опять же, не как истово верующий, а как друг дона Алехандро, могу добавить, что и борьба донны Виолетты за душу мужа также безуспешна, как и микстуры. Свечи, молитвы, посты… вы же видите — ничего не помогает. Так что… опять же… не как доктор, не как истово верующий, но как друг могу посоветовать только… поискать иные способы…
Доктор замялся и переложил саквояж из одной руки в другую.
– Иные способы? — спросил Виго заинтересованно. — Какие именно?
– Как доктор я не могу такого советовать…
– А как друг?
– Как друг… – маэстро потёр переносицу и произнёс совсем тихо: – Поищите кого-то знающего среди джумалейских мамбо* или ольтекских шаманов. Возможно, у них вы найдёте ответ на ваш вопрос об иных причинах. Возможно, враги вашего отца действовали именно так. Большего я не могу сказать, сами понимаете, профессиональная этика, – произнёс доктор, разведя руками.
– Понятно. Спасибо. Этого вполне достаточно. И кстати, скажите, маэстро, может быть, у вас найдётся что-то от головной боли? — спросил Виго устало.
Маэстро открыл саквояж, порылся и достал оттуда маленький пузырёк тёмного стекла.
– Вот, возьмите, втирайте в виски, я сделал это для сеньоры Беласко, но у меня есть ещё.
Когда доктор ушёл, Виго взял в руки пузырёк, открыл и понюхал. Смесь эфирных масел: розмарин, лаванда, мята…
Виго раздражённо закрыл пузырёк и пошёл обратно в кабинет, думая о том, что сказал доктор.
Глава 32. Тайник отца
Через ограду, заросшую лианами и папоротником, Эмбер перебралась легко. Под огромной сейбой во дворе Флёр-де-Азуль было ещё сумрачно — самое раннее утро раскрасило розовым только вершины гор, и первые лучи солнца осветили статую Парящего Спасителя.
У Эмбер был примерно час до того, чтобы появиться в особняке Агиларов, и она решила посвятить его возвращению домой. В прошлый раз она лишь оставила в дупле дерева вещи, но теперь пришло время подготовиться к тому, что будет на фиесте.
Она достала свёрток и, осторожно ступая по заросшей травой дорожке, прошла к дому. Главные двери, на которых почти не осталось голубой краски, были заперты, замок сильно заржавел, и сейчас открыть его она бы не смогла. Поэтому Эмбер обошла особняк с другой стороны. Весь второй этаж занимала большая терраса, которую поддерживали изящные резные колонны. Раньше под ней стояли чугунные скамьи, керамические вазоны с цветами, а напротив находился сад-оранжерея, где отец содержал редкие растения, собранные из поездок по сельве. Сад уступами спускался вниз к обрыву, а с террасы открывался прекрасный вид на горы и Лагуну, и на статую Спасителя на холме Уэбро.
Но теперь сад имел плачевный вид. Всё заросло мощными лианами и кустарниками. Орхидеи, которые так пестовал отец, давно погибли, и молодые пальмы возвышались на тех клумбах, где когда-то жили удивительные хищные растения, привезённые отцом из путешествий. Всё сплелось между собой, и Эмбер с трудом пробралась через заросли к стеклянной двери, ведущей в дом из сада. Витражное стекло с изображениями цветов и птичек-колибри, видимо, повредила ветка дерева, а окна слева и справа сплошь затянули филодендроны.
Видеть это запустение было так горько и больно, что от воспоминаний в груди всё сжалось, не давая дышать. Эмбер постояла, закрыв глаза, пытаясь глубоко вдыхать и слушая, как щебечут проснувшиеся птицы. Она помнила это место совсем другим. Помнила, как играла здесь, среди этих клумб, и слушала рассказы отца – он любил полежать в гамаке, натянутом в тени террасы, и почитать книгу. Помнила его послеобеденный кофе. Помнила брата, который сражался с этими кустами деревянной саблей…
Мантра не помогала. Слишком больно было видеть всё это. Слишком больно, чтобы остаться равнодушной и спокойной…
Дверь оказалась не заперта.
Эмбер тронула ручку, и дверь подалась легко, даже не скрипнула. И, наверное, не будь она так взволнована, это должно было её насторожить. Но за дверью Эмбер встретил знакомый мозаичный пол, выложенный квадратами, по которым в детстве она прыгала на одной ноге, и картины, висевшие на террасе, ведущей в сад, и мебель…
Прошлое обрушилось разом, собравшись из маленьких кусочков воспоминаний. А глаза жадно ловили каждую деталь: шёлковые обои в гостиной, тёмно-вишнёвый лаковый рояль, карнизы с узором из листьев, палисандровые перила, столик для газет с резными ножками…
Всё было в запустении, обветшало и покрылось пылью. На полу повсюду разбросанны вещи, бумаги отца, безделушки…