Золотая лихорадка

Напарник что-то промычал в ответ и отправился в сторону темневшего в глубине сада гаража. Зашел за угол. Филатов тенью метнулся следом.

Парень отворил дверь клозета и начал справлять малую нужду. Филатову только того и надо было. Подобравшись сзади, он успокоил его тем же приемом, что и бывшего «коллегу» по охране, затем отволок к задней стене гаража, уложив на траву. Не медля, заскочил в сортир и, морщась от запаха, посветил зажигалкой. Удав надрывно закашлялся. Юрий отволок закрывавшие яму доски и прошипел:

– Вылезай, быстро!

Кашель стих, и из ямы показалась всклокоченная голова Годунова с распухшими губами.

– Вылезай, я сказал, и тихо!

– Не могу, у меня руки вывернуты... – прохрипел Удав.

Филатов, матюгнувшись про себя, наклонился над ним, просунул руки под мышки и рывком вытащил узника наружу.

– Сам идти можешь?

– Попробую! – простонал тот и вывалился из клозета.

Юрий скользнул за ним и тут услышал голос Бормана:

– Жорик, ты что, обосрался там?

В ответ Юрий прохрипел что-то типа «щас иду» и подтолкнул истекавшего нечистотами Годунова по направлению к калитке. Они добежали до забора.

– Куда теперь? – выдохнул Удав, от которого несло так, что десантника чуть не стошнило.

– Вдоль забора давай, за мной, я вперед, сейчас машину подгоню.

Путь занял немного времени, но его хватило Борману на то, чтобы поднять тревогу. Едва Годунов ввалился в заднюю дверь «Жигулей», как со стороны дома послышался шум. Впрочем, Филатова это уже не заботило. Машина с выключенными фарами скрылась в паутине неосвещенных переулков.

Годунов на заднем сиденье не издавал ни звука. «Сознание потерял, что ли?» – подумал Филатов. Они были уже далеко от места заточения Удава; Юрий держал курс к железнодорожному переезду, за которым открывалась прямая дорога на переулок имени какого-то забытого всеми героя, конечный пункт его маршрута. Как на грех, переезд оказался закрыт – с горки спускали порожняк.

Наконец звонки прекратились, шлагбаум поднялся, и через десять минут Юрий затормозил в глубине знакомого переулка.

В этом переулке когда-то жила Ксенина тетка, а раньше – покойные дед с бабкой – родители ее отца; на чердаке бани до сих пор хранилась полуистлевшая коляска, в которой возили Юрину подругу тридцать лет назад. В углу огорода еще можно было увидеть следы ямы, в которой они с ее отцом искали якобы зарытый там дедом-партизаном «дегтярь»; и груша была еще жива, старая высокая груша, забравшись на которую Юра бросал Ксюше спелые плоды. Смеялись они тогда...

Яблони так и стояли, только плодов на них в этом году не было – обгорели деревья. От дома остался почерневший сруб, чудом уцелела лишь баня, да и та стояла без крыши. Взрыв баллона с газом, говорили, слышен был аж в центре города... Полупарализованная Ксенина тетка спаслась чудом – старуху вытащил прохожий.

– Кто ты такой? – спросил Удав.

– Филатов, – просто ответил Юрий.

– Я у тебя в долгу...

– Пошел ты на х... со своим долгом! – от чистого сердца заявил Юрий. – Вылезай!

Они вышли из машины, Филатов открыл багажник и достал заранее купленную в хозмаге цепь и два висячих замка.

– Вперед! – стараясь не касаться «благоухающего» Годунова, Юрий указал ему на баню, темневшую во дворе.

– Что ты со мной собираешься делать?

– Вопросы задавать, – буркнул Юрий, обмотал пояс Годунова концом цепи, затянул и запер на замок, проверив, не соскользнет ли цепь. Второй ее конец он примкнул к потолочной балке. Удав не сопротивлялся, спросил только:

– Ты меня спас, чтобы самому замочить?

Не отвечая, Юрий пошел к машине, вытащил из бардачка бутылку, вернулся и сел на скамейку.

– Слышишь меня, Виктор Годунов? Того, что у меня с ней было, у тебя никогда не будет. Хоть ты и жеребец стоялый.

Юрий прямо из горла влил в себя полбутылки. Заметив стоящий в углу жестяной баллончик, подобрал его, при свете спички разглядел. Это был забытый кем-то дезодорант, на дне его еще что-то бултыхалось. Ухмыльнувшись, Юрий направил струю в сторону сильно вонявшего Удава. Струя скоро иссякла, не перебив запаха фекалий.

... К лавке кто-то, видно Ксюхин отец, прилепил огарок свечи. Филатов зажег его, потом прикурил сигарету и, пуская дым через ноздри, стал наслаждаться своим положением.

Потом ему стало противно, и он, глотнув из бутылки, задал давно вертевшийся на языке вопрос:

– Удав, жить хочешь?

Тот поднял голову – длины цепи хватило, чтобы сесть на пол, опершись о печку, – помолчал, потом проговорил хрипло:

– Чувак, купи рогатку и застрелись, понял?

Филатов озадаченно посмотрел на него, как на пациента дурдома:

– Да есть у меня рогатка, есть, видишь? – он достал пистолет, крутанул на пальце перед носом Удава, спрятал. – А ты, говнюк, три таких имел, но в сральню к Буденному попал. Я почему-то не попал, а ты – попал! – Водка постепенно стала его разбирать.

– Чего ты от меня хочешь?

– Правды, и только правды. Кто на меня мокрое дело повесил? Я имею в виду сторожа на станции.

– Если скажу, отпустишь?

– Ты, сучара, еще и торговаться будешь?

– А что мне остается? Сейчас ты при козырях...

– Говори давай, мочить тебя не стану.