Золотая лихорадка

— Ты убил Кудрявцева? — воскликнула я. — Но… как же…

— Его никто не… не убивал. Я ему просто позвонил… на… на могилу.

— К-куда?!

— То есть — н-на мобилу. Оговорился. Он сам себя убил, жадная сука. Но молчал до последнего. Молчал, молчал… Я только потом понял, понял, почему молчал… но вот я и теперь промолчу. Молчание — зо-ло-то…

— Значит, это ты?.. — воскликнула я, и перед глазами всплыло лицо Ани Кудрявцевой. — Значит, это ты убил Колю?

— Какая ты… дура! — вдруг через силу выкрикнул Артист, и что-то теплое брызнуло мне на лицо. — Я ж тебе говорю, что он… что его… молча…

— Вы у него спросите, зачем он вас хотел убить, — холодно сказал из угла Злов. — Он ведь не сам. Он своими руками никогда ничего не делал. Последний раз, наверно, ему пришлось своими руками работать, когда он в пятнадцать лет в туалете онанизмом занимался. С тех пор все чужими руками…

— Вот уж ты, Боря, точно помолчал бы, — выдавил Артист. — Уж кто паразит… паразитиру… на чужом горбу катается, так это ты. А то, что ты сюда вот ее приволок, то это только ты дурак. Ничего я тебе не скажу.

— А ей?

А с какого перепугу… с какого перепугу я ей должен говорить-то? — отозвался Козлов, закрывая глаза. — Ничего. Те, кого она жалеет, сами виноваты, что долю свою приняли. Добровольно. А доля…

Кольнуло что-то под сердце, когда он выговорил зловещее: «…сами долю свою приняли». Я протянула руку и, с силой тряхнув Артиста за плечо, воскликнула:

— Скажи, он… жив? Родион — жив?

Артист с трудом приоткрыл один глаз, в горле его, как в засорившей раковине, заклокотало, наросло и прорвалось длинное и мучительное усилие. Мне показалось, что он отрицательно мотнул головой. Все сжалось и похолодело внутри.

— Нет?!

— Я не… не знаю, — выбулькнул он.

— Он не знает! — вдруг выкрикнул Злов, подбегая к Артисту и со всего размаху ударяя его ногой в лицо. Несколько капель крови попали мне на одежду. Я отпрянула. — Он не знает! — злобно прокричал Борис Сергеевич, пиная упавшего на пол человека. — Сначала убили Кудрявцева, потом четверо «быков» легли, потом этого Кирю взорвали, Шульгин куда-то исчез, вот на Марию покушение организовали — и он не знает, из-за чего все это! Да никогда не поверю, что… Что не поделили, сволочи?!

Лежа на полу, Артист вытянулся во весь свой немалый рост, и на его изуродованном лице появилось нечто вроде улыбки. Он произнес:

— Боря… да только не тебе. Кому угодно… но только не такой жадной жирной твари, как ты. Я-то догадался, где… только буду молчать, как молчит… молчит…

— Кто, что молчит?! — рявкнул Злов, кажется, окончательно теряя контроль над собой.

— Молчит золото, — донеслись до него слова его недавнего подручного.

Слова эти оказались последними. Голова Козлова упала на каменный пол с беспомощным глухим стуком, как падает, рассаживаясь ярко-красными изнутри полосами, большой арбуз. Тело Артиста обмякло.

Мне не нужно было подходить ближе, чтобы понять, что он мертв. Достаточно было почувствовать.

17

Злов взглянул на меня в какой-то агрессивной сумбурной растерянности.

— Нет, каков мерзавец, — повторял он, — каков мерзавец, ты только подумай. Ну?

— Да, действительно, редкий мерзавец, — механически проговорила я. — Умер, не дав себе труда уведомить вышестоящее начальство предварительно за две недели, как это полагается по Трудовому кодексу. Или у вас на Украине другой Трудовой кодекс?

— Кодекс… какой кодекс? — пробормотал Борис Сергеевич. Потом, верно, это не самое невинное слово совершило некий мини-переворот в его мозгах, потому что он покосился на меня сначала подозрительно, потом еще более подозрительно, а потом в его глазах блеснуло что-то вроде страха. Его легко можно было понять. Только что на моих глазах он убил человека, и я стала самым что ни на есть прямым тому свидетелем. Нет, убил он его непредумышленно, просто не рассчитал силы ударов, нанесенных в голову и корпус, но, думаю, здесь словечко «непредумышленно» едва ли актуально: ведь до моего прихода Борис Сергеевич вполне сознательно сделал из своего недавнего единомышленника, так сказать, котлету по-киевски.

Я едва успела дотянуться до него, когда он вдруг отпрыгнул, как неплохой такой кенгуру, и попытался выскользнуть из помещения, ставшего роковым для Артиста. Еще бы чуть-чуть, и он захлопнул бы дверь перед моим носом, и тогда никаких моих усилий было бы недостаточно, чтобы одолеть чудовищную эту преграду, отделявшую меня от свободы. Счастье мое, что я успела все-таки придержать его, цепко перехватила запястье, а потом четким ударом колена под ребра сбила ему дыхание. Он провыл что-то вроде «су-ука! » и согнулся вдвое; сложился, как велосипед с разборной рамой. Я вскинула глаза и увидела, как по коридору к нам бежит охранник Злова, на ходу расстегивая кобуру пистолета. Неизвестно, чем бы это все закончилось, но вот только Борис Сергеевич резко выставил руку с конвульсивно растопыренной пятерней в сторону своего бодигарда и гаркнул:

— Стой, дурень! Н-назад!! Назад, сказал! Сами… сами разберемся, пшел вон.