Золотая лихорадка

— Согласен, — продолжал Валентин. — Проехав довольно большое расстояние, куда глаза глядят, я решил попросить совета у своих спутников. Дон Корнелио, конечно, не мог сказать мне ничего утешительного и ограничился тем, что стал еще усерднее тренькать на гитаре, — он в затруднительных случаях всегда прибегает к этому способу… Курумиллу же ты знаешь так же давно, как и я. Вождь открывает рот только в особо важных случаях, но зато когда заговорит, то слово его — золото. И на этот раз произошло то же самое.

Тут Валентин не мог не улыбнуться. Луи повернулся и протянул руку вождю. Тот пожал ее с выражением удовольствия на лице.

Охотник продолжал.

— По твоим рассказам я знал приблизительно, где находится золотая россыпь, владельцем которой тебе удалось стать. Курумилла предложил провести меня туда. И в самом деле, было бы удивительно, если бы мы с ним, так долго прожив в прериях, не сумели бы скрыться и пробраться на россыпь, а уж раз мы будем там, нам нетрудно будет добыть сколько угодно золота. Совет был хорош, и я решил ему последовать.

— Неужели? — вскричал граф, вскакивая с кресла. — И ты это сделал, брат?

— Ну да!

— Но ты рисковал жизнью на каждом шагу!

— Я это прекрасно понимал, но ведь тебе во что бы то ни стало нужно добыть денег — и много.

— О брат, брат! — вскричал растроганный Луи. — Какая жертва с твоей стороны, как раз в то время, когда я обвинял тебя!

— И ты был совершенно прав, ты же не знал, что я делал.

— Никогда я не прощу себе этого!

— Перестань! Или ты забыл, что мы поклялись жертвовать всем друг для друга?

— Да, это правда! И ты всегда и везде честно исполнял эту клятву, брат.

— А ты? Разве ты поступал иначе? К тому же мысль не моя, и я только выполнил то, что мне посоветовал вождь.

— О, он такой же, как и ты, ему тоже ничего нельзя сказать, потому что он рассердится.

Курумилла оторвался на время от трубки, поднялся с места, подошел к графу, положил ему руку на плечо, и глядя в упор, поочередно коснулся другой рукой груди обоих французов и своей.

— Кутонепи, — проговорил он растроганным голосом, — Луи, Курумилла… Три брата — одно сердце.

И он снова сел на свое место.

Наступило продолжительное молчание. Оба белых против воли восхищались самоотречением и преданностью индейца, который жил только ими и для них.

— Одним словом, — прервал молчание Валентин, — мы сделали то, что хотели… Я не буду рассказывать подробно о путешествии, это отняло бы слишком много драгоценного времени, достаточно знать, что благодаря нашему знанию прерий в конце концов нам все-таки удалось целыми и невредимыми добраться до золотых россыпей… И вот что я тебе скажу, брат. Я не знаю, насколько богаты золотом остальные россыпи в Калифорнии, но мне кажется, что ни одна из них не может идти в сравнение с той, которой ты владеешь в настоящее время.

— Ах! — вскричал дон Луи. — Значит, правда, что она очень богата?

— Ее богатства неисчерпаемы, дружище, золото рассыпано там почти на поверхности. Ты знаешь, я равнодушно смотрю на золото, но тут даже я буквально был ослеплен… Несколько минут я стоял, как громом пораженный, не смея верить глазам… мне начинало казаться, что все это я вижу во сне…

Во время рассказа Валентина Луи ходил по комнате, вытирая платком выступивший на лбу пот.

— О! — воскликнул он, волнуясь. — Теперь успех обеспечен, что бы ни случилось потом!

— Не увлекайся, брат, — заметил грустным тоном Валентин.

— Ты, думаешь, что рассказ о таком громадном богатстве сводит меня с ума?.. Нет и нет! Я думаю не о себе, я думаю о тех несчастных, судьбу которых связал со своей, меня заботят те, кто доверился мне и кто только с моей помощью сделается счастливым! Нет, я не увлекаюсь… я благодарю Провидение!

Граф выпил залпом стакан воды и приложил руку к пылающему лбу.

— Теперь продолжай, я спокоен, — проговорил он.

— Мне остается прибавить очень немного. Я взял с собой трех запасных лошадей, навьючил их золотом, набил седельные сумки — свои, Курумиллы и дона Корнелио. Если бы ты мог видеть этого испанца! Он точно сошел с ума… Он прыгал и скакал, как дикий жеребенок, и с остервенением бренчал на своей гитаре… он даже не хотел уезжать оттуда и объявил, что будет дожидаться там нашего возвращения, и я почти насильно увез его с собой… Вот до какой степени ослепил его вид золота… Ты просил, чтобы я достал тебе восемьдесят тысяч пиастров, что составляет довольно кругленькую сумму. Что ты теперь скажешь?

С этими словами француз достал из бокового кармана векселя и переводы и передал их своему молочному брату. Луи был так потрясен, что не находил слов.

— Ах да, я совсем забыл, — прибавил в заключение Валентин. — Мне казалось, что тебе, может быть, будет приятно иметь образчик золота с твоей россыпи, чтобы показать компаньонам, и я захватил с собой вот это.

Охотник подал графу самородок величиной с кулак. Луи машинально взял его и, положив на стол, с минуту пристально вглядывался в него. Слезы потекли по его бледным щекам, рыдание сдавило горло, и, схватив за руки Валентина и Курумиллу, он прижал их к своей груди и прошептал прерывающимся от волнения голосом: