Золотая лоция

— Тут жили испокон веков лопари, пока Ладога не переполнилась и не потекла по этой лощине на запад к Янтарному морю, — ответил ему чудин-кормщик, принимая у него руль, — ижора тоже жила.

— Десять саженей! — крикнул через всю лодию дружинник, наблюдавший за знаками с передовой стреблянской лодки, где двое воинов, не занятых на вёслах, мерили глубину грузом на верёвке с мерными узлами.

— Держись дальше от берега, — сказал чудин, — а лопари просто к берегам не подходят, боятся попасть в рабство. Тут повадились пруссы приплывать и привозить на кораблях коней. На них они охотятся на лопарей, что осмеливаются у берега заниматься ловлей рыбы или собирательством. От всадников только в болотах и чащобах и можно было укрыться несчастным. У пруссов оружие железное, самострелы византийские, кони быстрые, много у них воинов, отъевшиеся на своих пшеничных полях у Русы. А у лопарей стрелы с костяными наконечниками, дубины, да топоры каменные. И не расплодились они на охоте да на ловле рыбной с ягодами болотными. Ловят их как зверей и продают, кого англам и данам, кого ютам и фризам. Те перепродают их в Испании, Греции, Италии, где земли обезлюдели сильно от чумы, а монастырям и герцогам нужны рабочие руки, чтобы возделывать их пшеницу и виноград.

— Чудеса, — ответил Ломонос, — чего только не узнаешь, как только выберёшься из своей Тёмной земли на свет белый.

— У нас тоже похоже, стребляне мурому ловят и продают за бусы и топоры, а те хазарам и иудеи в Византию и Сирию в тридорога за золото, — вмешался в их разговор Мышец, старый воин, весь в шрамах и оспинах, — только стребляне без коней в меньшинстве.

Последующий их разговор проходил долго, с большими паузами между словами, так, что чудин упустил нить понимания;

— Князь рассказывал, что до прихода на Оку его отца, стребляне мурому ловили для жертвоприношений своей Змее, чуть не ели их, а теперь только продают в рабство, как все просвещённые народы.

— Интересно у Ори спросить.

— У этого врага спросишь, себе дороже…

— Куда голяди стреблянской рабов держать, рабов кормить надо, а как охотой их прокормишь, зверья то всё меньше, стреблянам самим не хватает. Теперь хоть пшеницу от нас сеять научились и огородничать капусту и лук…

Сидящие на вёслах княжеской лодии дружинники запели, поддавшись широко разлитой под небом грусти и печали мёртвой после свирепой зимы природы, ещё не ожившей, и не понятно, имеющей для этого силы. Была какая-то неуверенность во всём, ожидающем настоящего весеннего тепла, как всегда, а будет ли жизнь снова, буйство луговых разноцветных трав, тяжёлой разнородной листвы, несметные облака насекомых, пресмыкающихся, птиц и звериных детёнышей под покровительством жарких дней и тёмных ночей. Неужели это холодное солнечное пятно за облаками так прибавит тепла, что жизнь вернётся? А если нет? А если тепла не будет и не созреют травы и хлеба, замёрзнут детёныши и мальки? Кто скажет как будет, или не будет, и кто знает, когда эта цепь ежегодных великих воскрешений прервётся? Насколько и как долго Ярило-даждьбог будет добр к земле?

Молодые дружинники-кривичи тем временем запели, помогая первому, нарушившему тягостный плеск воды, в такт ударяя сосновыми вёслами в мутную воду Новой реки;

  Лада, Лада, Лада-лель агарушек,
  Чёрен камушек, жених ей вор-плут,
  Плетёный кнут…

— Это про что песня, — спросил грек, с любопытством исследователя осматривая угрюмые берега, словно они были живописнее Крита или Далмации, — эти ваши славянские песни с Днестра?

— Наверно обрядовая песня или приговор, — ответил чудин, стоя у кормового весла и восхищаясь маневренностью лодии, — ах, как корабль слушается, видимо киль сделан искусно и длина с шириной корпуса подобраны так, чтобы лодия могла пролететь над мелкими волнами, не зарываясь носом, и не сильно раскачиваться при порывах бокового ветра, хорошо сделана, словно её в Форнборге строили на Хёльге!

— Язычество ваше есть козни дьявола, и неверие в Господа нашего, есть путь к гибели всех этих земель! — крестясь, сказал грек.

— Оттуда, от нурманов мастер был, и даже доски из ясеня оттуда доставляли, — ответил Ломонос, не обращая внимание на пылкие слова монаха, — князь лодию любит больше жены Белы, наверное.

— Больше жены? — удивился чудин, — у нас женщина очень большая ценность, потому, что она может много людей нам родить, воинов и невест, мастеров и ткачих, если, конечно, будет чем их кормить.

— То-то вы девочек каждый год в лес умирать уносите!

— Это только в голодные годы.

— У вас без пшеницы, каждый год голодный, а про лодию эту точно говорю, — продолжил Ломонос, — когда мастер нурманн стал требовать оплату за неё, а денег не было, князь лунницы, серьги и гривны золотые княжны взял и мастеру отдал, сказав, что лодия, это водяной конь, и за него, как и за хорошего хазар кого коня, он может любые деньги отдать и жену в придачу.