Золотая лоция

— Всё равно, нет большего удовольствия в жизни, чем вот так управлять хорошим кораблём, стоять лицом к ветру, чувствовать себя птицей, летящей на встречу судьбе, — с восхищением произнёс чудин, — я счастлив, когда веду корабли от Янтарного моря до Ильменя и дальше на юг, и когда возвращаюсь на север!

— На Нерли и Москве нашей был?

— Нет, там нет ничего, вся земля обитаемая заканчивается на Ильмене, дальше на юг Тёмная земля, — неуверенно сказал чудин, — медведи одни, пчёлы и муравьи, а зимой снега по пояс.

  По калиновым мостам — болотам шатается,
  От Ярилина грома к траве пригибается.
  Он прощения просит,
  Но не будет прощён за бесчестие Лады,
  За бесчестье богов, кровь, пролитую даром…

— Когда кривичи говорят, я понимаю, а когда поют, не понимаю, слова понятные, а смысл ускользает, — сказал грек.

— Они сами не понимают свли древние песни, клянусь Перкунасом, — ответил чудин, отрываясь от восхищённго разглядывания надутого ветром паруса над головой, — кто такая была эта Ляда? Может, дочь Ярилы-солнца, может, рабыня. Лада переводится со славянского как совершенная, хорошо сделанная или красивая, соразмерная. Почему он мстил за неё? Говорят, что, когда Ярила бился с великанами всеобщей тьмы, чтобы сделать свет, из его раны родилось семь дочерей — семь дней. Но кто такая Лада… — чудин пожал плечами.

К полудню туман над берегами Новой реки стал рассеиваться. В месте впадения в Новую реку реки Ижора, несколько лодок пытались сдвинуть с места остов кнорра, разрушенного льдами, ещё видимо прошлой осенью. В первый раз здесь на глаза попались человеческие жилища — несколько временных шалашей, покрытых шкурами оленей. Ни женщин, ни детей рядом видно не было, видимо они принадлежали охотникам-ижоре, решившим заполучить драгоценные доски, составляющие борта кнорра и его киль из цельного дуба.

— Биармы и финны строят корабли и лодки с такими коутыми бортам, что если их будут затирать льды, то они просто выдавят их наверх, и можно будет их по льду оттащить до полыньи или большой воды, — сообщил на это чудин, — когда мы пройдём реку Охту, будут острова Ордей и Тоска, там зимовка кораблей биармов и финнов, и если при нашем появлении они не разбегутся, можно будет посмотреть их корабли.

— Если бы они не докучали нашему сопернику на севере, князю Водоподку, я бы этих финнов и биармов сжёг бы всех, — сказал на это Ломонос, — но поскольку они досаждают нашему сопернику Водополку, то пусть живут!

— А ижора? — улыбнувшись на это кровожадное, но бесполезное заявление, спросил чудин, — тоже сжечь?

— Ижора будет нашими союзниками против Водополка, нурманов и финнов, когда мы вернёмся с золотом и будем торговать с западом через Неву, а ижора будет от этого доход и иметь, — важно произнёс Ломонос.

— А ещё ижору можно в веру истинную обратить, — задумчиво сказал монах, — а я епископом буду в этих местах.

— Что, со славянами в Русе не получается, и в Новом городе не получается? Ижору проще уничтожить, чем от их северных богов отвратить, что защищали их тысячи лет. Славян проще обратить, они воспринимают хорошо те обычаи, что встречаются в новых землях, от того и расселяется быстро везде.

— Тогда именем Господа Бога их следует уничтожить! — подняв руки к небу, провозгласил монах, — если человек не признаёт Господа Истинного, его уничтожают!

— Вот это по нашему! — с ухмылкой произнёс Ломонос, и добавил уже в сторону чудина, — но что-то мы, кривичи, не спешат голядские обычаи пернимать, — гордо произнёс с Ломонос.

— Просто вы в Тёмной земле недавно, и кривичи — это не совсем славяне, — загадочно сказал Чудин, — а вон, смотрите, острова впереди, это уже взморье, Нуова заканчивается!

— Все дети Божьи!

Выглянуло солнце и стало вдруг так тепло, что часть стреблян даже разделась по пояс, с удовольствием проветривая на ветру и на солнечном свете сырую одежду. Туман совсем рассеялся, и вскоре, стали отчётливо видны большие и малые острова в устье Новы. Над ними лениво поднялись две чайки, и за ними потянулся сизый туман, больше похожий на дым костров. Тут, в тени гранитных валунов громоздился ещё лёд. Где-то тут в мучениях умирала снежно-волосая старуха словен Студинита, чтоб через лето возродиться юной девой с ледяным дыханием, в прекрасных одеждах из инея. Перед протоками между острова вода сделалась прозрачной. Угрожающие днищам лодий камни, стволы и отмели теперь просматривались издалека, стребляне в лодках уже не кричали об опасности и не меряли глубину. Они стали догонять друг друга на лодках, видимо на спор, а может, для забавы ради.

Налегая на вёсла так, что трещало дерево в уключинах бортов и лоснился пот на голых спинах, они носились между лодиями, лавировали среди топляка и льдин у берегов, порой опасно о них ударяясь. Их игра заключалась в том, чтобы накинуть кормчему лодки-соперника, удавку на шесте, вроде тех, что использовались ими для охоты на лосей.