Золотая медаль

— Юля, я докажу тебе, что это — ошибка! Я докажу тебе! Поверь! Я тебе клянусь! Чем тебе поклясться?

— Не надо… Уже поздно, Виктор. Я никогда не пожелаю тебе такой ночи, какая была у меня вчера…

— А я… ходил под окнами твоего дома, хотел зайти, но было позднее время. Я был очень удивлен, когда убедился, что ты пошла домой. А хотел так много тебе сказать. Потом на меня напало отчаяние…

— Почему же? Тебе же было, наверное, так хорошо с Софой. Ведь ты провел ее домой. У вас был такой интимный разговор.

Он хотел возразить, но Юля решительно сказала:

— Не надо! Не унижай себя враньем! Пусть ты останешься в моей памяти таким, каким я тебя знала… Прощай, Виктор!

Она вдруг взяла его за руку и какой-то миг с глубоким сожалением всматривалась ему в лицо. Потом, как дыхание, у нее слетело с губ:

— Прощай! Не иди за мной!

Она повернулась и быстро пошла аллеей — мимо березок, мимо молодых каштанов, осеребренных изморозью.

27

Равно в пять Марийка проснулась от звонка будильника. За окнами было еще темно, на дворе словно колыхалась серая муть.

Сразу же девушка сбросила одеяло и начала быстро одеваться. Она выработала в себе привычку не тратить ни единой минуты.

Но сегодня Марийка даже не сделала зарядку, а только наскоро вытерла тело мокрым полотенцем.

Она спешила. Надела лучше платье, улыбнулась себе в зеркало: была так хорошо одета и такая взрослая! В это раннее время все казалось ей необыкновенным, праздничным. Еще вчера она договорилась с Жуковой, что в пять с четвертью они будут на избирательном участке, чтобы проголосовать первыми.

Хотела уже идти, но взгляд задержался на пустой кровати матери.

До сих пор к ней в клинику не пускали. Марийка передавала ей записки, мать тоже отвечала записками, успокаивала дочь, уверяла, что скоро выздоровеет и возвратится домой. Но с некоторого времени девушка ощущала тяжелую грусть. Тревога бередила сердце.

Марийка села на кровать, тихо заплакала. Сегодня они с матерью вдвоем пошли бы голосовать. И как бы мамочка радовалась, с какой бы гордостью посматривала на дочь!

Победила себя, вытерла слезы. Уже, наверное, ее ждут.

Они встретились точно в назначенное время. Юля Жукова тоже пришла по-праздничному одетая, сдержанная, почти суровая.

К началу голосования оставалось еще почти сорок минут. Подруги вошли в зал и были очень удивлены, увидев там двух мальчишек. Это были Николай Сухопара и Юша Кочетков.

— А вы почему здесь? — воскликнула Марийка. — Вот еще избиратели!

— А мы здесь возле карты! — показал Кочетков на стену. — Это Сухопара делал и еще пионеры из пятого!

Он стоял навытяжку, как на посту, в высоких сапожках и в кургузом, отделанном мехом полушубке, который не прикрывал суконных брюк-галифе.

Все глянули на макет карты. Сухопара нажал кнопку, и вдруг вспыхнула лампочка, осветив миниатюрное сооружение с надписью: «Каховская ГЭС».

— Ах вы такие! — вырвалось у Юли. — Молодцы!

В этот миг в зал поспешно вошел дедушка, которого сразу же узнала Марийка. Он тоже узнал ее и живо поздоровался:

— А, товарищ агитатор! Здравствуйте! Не забыли, где встречались? Вы мне еще на карте показывали, где работает мой сынок, Григорий Гаврилович. Только что же это такое, скажите, пожалуйста? Что это такое, спрашиваю? Я — пенсионер, мне шестьдесят пять скоро минет. Я так спешил, так спешил, а вы вон что!

— Что случилось? — вмешалась Жукова. — Извините, мне показалось, что вы нас хотите за что-то поругать.

— Себя, себя ругаю за то, что опоздал! Так спешил, думал, что первым проголосую. Я в прошлый раз был первым. А здесь уже вы!

— Пожалуйста, и теперь голосуйте первым, а мы за вами, — решила дело Юля.

Дедушка согласился и, что-то удовлетворенно бормоча, отошел и сел в кресло. Но в шесть часов, когда открылись двери избирательного участка, он вдруг изменил свое намерение:

— Извините, милые мои, меня старого! И как я не догадался, что вы же впервые голосуете! А если впервые, то и голосуйте первыми!

Марийка получила бюллетень.

— Сюда, здесь кабины, — пригласил ее юноша с красной повязкой на рукаве.

Марийка отодвинула тяжелую портьеру. В кабине на столике лежали карандаши. «Что же я должна здесь сделать? Ах, да, надо свернуть вчетверо бюллетень».

Но она не спешила с этим. Волнуясь, взяла карандаш, зачем-то легонько уколола себе острым концом ладонь. И вдруг поняла, что не может выйти отсюда, пока не выскажет то светлое, необыкновенное чувство, которое переполняет ее сердце.

Быстро присела возле стола. Написала обо всем: что она голосует сегодня впервые, что этот день для нее — праздник, что она клянется не жалеть для Родины ни сил, ни здоровья, и, если надо, то отдаст за нее и жизнь…

Но на бюллетене она сделала лишь короткую надпись, всего несколько слов: «За счастье народа!» И втайне удивилась, что высказала этим все, что хотела сказать…

В соседней комнате стояли урны, обвитые горячим кумачом, вокруг виднелись живые разливы цветов, свисали со стен багряные флаги.